Тени над Гудзоном

У Грейна здесь, во Флориде, не было своей машины, и миссис Гомбинер отвезла его в аэропорт. Миссис Гомбинер и Морис сидели впереди, а Грейн и Анна сзади. Анна держала Грейна за руку и, не переставая, болтала всю дорогу. Она говорила, что буквально влюбилась во Флориду. Здесь она будет счастлива. Пусть папа лишает ее наследства. Она ему докажет, что тоже умеет зарабатывать деньги. Может, даже еще лучше, чем он. В Нью-Йорке, рядом с папой, Станиславом Лурье и Леей с детьми она, Анна, никогда не сможет дышать свободно. Флорида — это рай… Ночью Анна говорила пьяные, полубезумные речи, но днем она отличалась остротой ума, расчетливостью, требовательностью. Итог ее рассуждений сводился к тому, что современному человеку нужно многое и нет никаких причин, по которым он не должен уступать себе во всем. Разве Америка не богатейшая страна? Здесь ни в чем нет недостатка — ни в сырье, ни в работе, ни в технических достижениях. Тот, кто не тратит денег, просто наносит ущерб экономике страны…

Анна разработала программу: она займется недвижимостью. То, что может миссис Гомбинер, она сможет тоже. Возможно, она превратит этот дом в гостиницу, а может быть, продаст его с большой прибылью. Он, Грейн, может и здесь, во Флориде, быть агентом «Взаимного фонда». Но это — только временное дело. Ему следует вернуться к науке. Почему бы ему не стать профессором? Он закончил философский факультет в Венском университете. Владеет языками. У него есть познания в области математики, физики, иудаики и еще незнамо каких науках. Лея, его жена, ничего от него не требовала, а когда женщины ничего не требует, мужчина теряет кураж. Она, Анна, будет стимулировать его, заводить для него связи. У нее самой тоже есть академическое образование. Она за эту пару недель уже завела знакомства с женами профессоров. У нее даже есть выход на одного декана… Как только она обустроит их новый дом, он устроит вечеринку… Миссис Гомбинер вела машину и одновременно прислушивалась к словам Анны. Как ни странно, но эти две женщины, первоначально вызвавшие антипатию и даже отвращение друг у друга, близко сошлись. Анна уже рассказывала миссис Гомбинер все свои тайны. Миссис Гомбинер взяла ее под свое покровительство.

— Эй ты, баран, куда прешься? — крикнула она по-английски водителю проезжавшей рядом машины. А Грейну тут же сказала по-еврейски: — Дай мне Бог такого счастья, какую женушку вы себе раздобыли. Она из вас сделает человека!..

— А что, сейчас он не человек? — спросил Морис Гомбинер.

— You shut up!.. В Америке нельзя скромничать. Ты бы тоже мог стать профессором, если бы не был таким недотепой!.. Но с твоим ростом тебя никуда не возьмут. Здесь мужчина должен быть мужчиной, а не карликом…

— Философ Кант был не выше меня…

— Это было в Европе, а не здесь…

У Грейна возникло ощущение, что все это шутка: разговоры миссис Гомбинер, планы Анны, его поездка. Даже ураган, который ему выпало здесь пережить, казался частью какого-то розыгрыша, устраиваемого самой природой для туристов. Среди бела дня стало темно, как ночью. Кокосовые орехи попадали. Пальмы потеряли свои кроны. Стволы поломались. Ветви стали похожими на веера, которые раскрылись и больше не могут закрыться. Ветер колотил по крыше, как молотом. Балкон стонал, казалось, он вот-вот оторвется от здания. Дождь хлестал водяными бичами. Цветы и кусты летали в воздухе, как птицы. Порвались провода электропередач, и Анна зажгла свечу. Трепещущий язычок пламени, казалось, свидетельствовал о том, что после того, как цивилизация сыграет свою роль, человек снова вернется к такому маленькому огоньку…

Теперь солнце снова сияло, а небо было чистым и голубым. Самолеты на аэродроме выглядели большими детскими игрушками. Грейн расписался на бланке, сделал Анну своей наследницей. Потом самолет взлетел. Земля, по которой Грейн ходил сорок шесть лет, вдруг оказалась далеко внизу: океан, корабли, гостиницы, виллы. Реки змеились, как серебряные шнурки. Дороги тянулись, как ленты. Поезда не ехали, а топтались на одном месте. Автомобили обратились в точки. Субботний покой царил над полями, как будто вдруг наступил субботний год.[162] Грейну подумалось, что, наверное, так же возносится на небо душа человека, когда он умирает и оставляет свое тело лежать внизу… Принято считать, что есть душа… что человеческое «я» не лопается, как мыльный пузырь…

Грейн летел в первый раз, но он не был поражен. Он не боялся. Упасть? Ну, пусть он упадет… Он прикрыл глаза и прислонил голову к спинке кресла. Во всем этом хаосе все же есть закон. Топливо сгорает, пропеллер вращается, воздух поддерживает крылья. Джек ведет себя именно так, как подобает себя вести еврею без веры, без Торы. Он отказывается от своего наследства, смешивая семя Яакова, переписывавшего святые тексты, с семенем идолопоклонников… И все это вина его, Грейна. Это он их так воспитал. Он подал им пример…