Тени надежд (СИ)

– Боги любят тех, кто про них не забывает, но надеется только на себя, – ответил хилиарх, – чего тебе нужно, сириец? Хочешь, чтобы я тебя, наконец, отпустил?

– О, недостойный Ксантипп был бы очень рад такому великодушию. Но единственное его желание – быть полезным господину.

"Единственное желание... Зачем он упорно продолжает называть себя эллинским именем? Я ведь знаю, что он знает, что я знаю, что он никакой не эллин. Эка сказанул. Боги, голову на пару с языком о такие завороты сломаешь".

– Говори яснее, чего ты хочешь?

Ксантипп-Фратаферн облизал губы и сказал:

– Я долго наблюдал за тобой, господин. Ты смел, дерзок, умен и расчетлив. Удачу даже не за хвост хватаешь, а прямиком за хребет...

От внимания Птолемея не укрылось, что лазутчик совершенно неожиданно стал говорить о себе в первом лице и вообще отбросил этот варварский лукаво-раболепный тон, который до невозможности раздражал хилиарха.

– И что?

– Я бы хотел остаться с тобой.

– Ты и так со мной, я не отменял свой приказ, запрещающий тебе отлучаться.

– О, это не составило бы труда. Ни ты, ни твои люди меня задержать не способны.

Птолемей смерил его взглядом.

– Ты наглец, как я погляжу. Это почему еще не способны?

– А ты попробуй поймать голыми руками угря.

Птолемей усмехнулся.

– Что-то ты на угря не очень похож.

– Как знать... – в свою очередь заулыбался Фратаферн.

Птолемей поманил молодого гетайра, одного из своих телохранителей.

– Ну-ка, ткни этого наглеца мордой в пол.

Гетайр подскочил сзади и схватил Фратаферна одной рукой за загривок, а другой за правое предплечье. Толкнул вперед. Фратаферн, послушно подаваясь, немного повернулся и... Птолемей не понял, как у лазутчика это получилась и какими словами можно описать то, что произошло, пожалуй, лучше всего подходит – "стряхнул". Да, именно стряхнул совсем не легонького воина с себя. Тот грузно шмякнулся на бок, откатился в сторону и мгновенно пружинисто вскочил. Чтобы опять отлететь в сторону от мощного удара ногой в живот.

– Ты, я смотрю, умелый панкратиаст, – хмыкнул Птолемей, – ну и что? Допустим, раскидаешь с десяток моих людей. Все равно далеко не убежишь.

– Я и не собирался убегать. Всего лишь хочу доказать тебе, что решил остаться вовсе не по принуждению. Своей волей.

– С чего бы это вдруг?

– Ты очень удачлив.

– Это я уже слышал.

– Разве этого мало? Хорошо. Ты не просто удачлив. Некоторые прыгнут с обрыва в море, надеясь на достаточную глубину и отсутствие подводных камней. Ты прыгнешь, зная, что их там нет. Ты осторожен, но вместе с тем дерзок. Иные не стали бы прыгать в любом случае, а поискали бы более легкий способ спуститься.

Птолемей помолчал немного, глядя лазутчику в глаза, потом сказал:

– И к чему ты мне все это говоришь?

– Я решил, что те тридцать мин, на которые ты меня недооценил, ты все же заплатишь, – спокойно ответил Фратаферн, скрестив руки на груди.

– Это с какой стати? – удивился Птолемей.

– За то, что я предостерегу тебя от опасности.

– Какой опасности?

– Там, в Милете, я не сказал тебе, что Тимонд, сын Ментора отплыл на Лесбос, дабы отозвать Мемнона и его войска сюда, в Азию.

– И ты умолчал об этом?! – вспыхнул Птолемей.

– Любые слова имеют цену. Ты отказался ее платить.

Птолемей сдвинул брови, поиграл желваками на скулах, но быстро успокоился. Фратаферн прищурился:

– Ты отлично владеешь собой, господин. Очередное подтверждение, что я не ошибся.

– А если я, отлично владея собой, сейчас сниму тебе голову за обман? – спросил Птолемей, – ты уверял, что рассказал все.

– Все, что стоило тридцати мин. И я открыто заявил об этом. Тебе не в чем упрекнуть меня.

"Да, верно... Вот ведь, пес! Что ж, наука. Слушая речи варваров, под каждым словом ищи еще три".

– Зачем сейчас рассказал? Я все еще не обещаю тебе дополнительной платы.

– Весь мир – доска для игры, – развел руками Фратаферн, – люди, лишь фигурки на ней. Большинство людей, – поправился сириец, – а единицы ведут игру. Кто-то играет хорошо, кто-то плохо. Я много лет уже служу советником в этой Великой игре. Служу разным игрокам. Тем, кто играет хорошо. Ты хорошо играешь.

– Мне уже приходилось слышать подобное сравнение. Но впервые кто-то под игроками понимает людей. Все в руках богов, сириец. Все в руках судьбы. Люди посмеются, когда ты скажешь: "Нет никаких Мойр". Особенно, когда Мойры скажут: "Нет никакого Фратаферна".

– Может и так, – улыбнулся Фратаферн, – может и так. Без сомнения, скромный купец, торговец самоцветами, должен быть богобоязненным, ибо никакие цари не защитят его от всевозможных бед, которые сулит столь опасное ремесло. Но я ведь не только купец. Я вхож ко многим сильным мира сего. Не боги играют в Великую игру, господин. Может быть, конечно, они иногда дергают за ниточки. Иногда.

– Да ты философ, сириец. Значит, служишь тем, кто нынче сидит выше? А если ножка у этого седалища подломится?

– Ты хорошо играешь, хилиарх, – повторил лазутчик, – играй так и дальше и я принесу тебе много пользы.