Тени Огнедола. Том 4 (СИ)

Так Он и кочевал с Братом с одного места на другое, пока однажды лес вокруг не показался ему смутно знакомым. Он не помнил, чтобы они были здесь зиму или две, или пять назад, но все равно узнал это место и его запах.

Опустив нос к самой земле, Он пытался отыскать сам не зная что. Прошлогодние листья, мягкий, пружинящий под лапами мох, запах червей и дождя; заросли низких жестких кустов с темно синими ягодами. Он видел, как люди ее собирают, и как-то попробовал сам, но вкус был странный, не как у дичи или лечебной травы.

Брат несколько раз звал его, требуя идти дальше, но Он все рыскал кругами и вынюхивал, пока не наткнулся на вкопанный в землю камень. В своей жизни он видел много камней, но этот был особенный: неестественно ровный, с острыми, точными гранями, напоминающий по форме деревянные пластины, из которых люди строили вокруг своих жилищ ограждения. Его поверхность украшал искусный рисунок. Любой другой зверь не увидел бы в нем ничего, кроме хаотичных вмятин, но Он различил и ветви деревьев, и цветы, и даже птиц.

Он уже видел такие камни раньше. Их устанавливали люди неподалеку от своих поселений, а затем время от времени приходили к ним, чтобы плакать. От таких полей с камнями тянуло мертвечиной.

Возле этого камня пахло только лесом. Но Он чувствовал, что этот камень — такой же, как и те, на полях, на которых плачут люди.

Это чувство было не таким, как все остальные. Оно обжигало, мешало думать, рождало в груди тесноту, которую хотелось отрыгнуть, как мясо старого зайца. Эта пустота множилась, не давала Ему уйти и в то же время делала невыносимым его присутствие здесь, у этого камня.

Люди тоже чувствовали эту пустоту, когда приходили к своим камням?

Не зная, как избавиться от охватившей его тоски, Он завыл. Не потому что решил подражать людям — ему действительно захотелось завыть. Громко, протяжно, заставляя умолкнуть все вокруг.

Брат ответил на его вой мрачным ворчанием, требуя прекратить, но Он не слушал. Он все выл и выл, но от этого легче не становилось. Напротив, теснота внутри превращалась в едкую, отравляющую боль, будто он напился из лужи с цвелой водой. Эта боль расползалась по мышцам, ломала кости, рвала шкуру. Утонув в ней, Он перестал различать запахи, перестал слышать, как скребется в норе мышь, и как чистит перья сидящая на ветке птица.

Внезапно вой сменился криком, и Он, испугавшись, что люди снова нашли их, умолк. Затих и крик.

Он опустил голову, но вместо мохнатой зверинной груди увидел розовую, совсем как у людей, кожу. Длинные, неуклюжие руки. Ноги.

Он стоял на коленях перед погребальным камнем, и его тело было чужим.

Он обернулся, чтобы позвать Брата, но из горла вместо рыка вырвалось жалкое подражание.

Брат замер в десятке шагов — по-прежнему зверь — и смотрел на него так, будто Он совершил несусветную глупость, о которой им обоим еще не раз придется пожалеть.

Он попытался подняться на ноги, пойти так, как это делали люди, но упал, не сделав и шага. Удерживать равновесие всего на двух конечностях оказалось невероятно сложно.

Медленно, осторожно, он продолжал подниматься и падать, пока на его коже не появились ссадины. Но даже эти жалкие потуги заставили его маленькое, слабое сердце колотиться так, будто Он бежал, не останавливаясь, с самого восхода.

Он снова позвал Брата, уже не уверенный, что тот поймет его.

Брат фыркнул, помотал головой и подошел; подставил Ему шею, помогая подняться на ноги. А ведь раньше Он даже и не замечал, что шерсть Брата такая мягкая. Человеческая кожа чувствовала все иначе, не так, как звериная.

Он посмотрел на рыжее пятно опавшей с него шерсти, на камень, и, опираясь на Брата, на дрожащих ногах побрел прочь.

Глава 5. Этот человек несет чушь

Наше время

1124 год от основания Церкви

Спустя 11 лет после уничтожения Лона друидов

На следующий день после годовщины Дня Единения

Къярт не успел толком понять, что произошло — покинули они межпространственный туннель или нет, очутились там, где следовало, или в другом месте, — как в его голову ворвались голоса. Десятки, сотни вопящих глоток оглушили его. Казалось, не пройдет и пары секунд, как его барабанные перепонки лопнут, и он лишится слуха. Что, впрочем, сейчас не выглядело такой уж плохой перспективой.

Но голоса кричали не снаружи. Они стенали внутри его головы, будто все мысли до последней — его и тех, кого он когда-либо призывал, обрели голос и заорали во всю мощь.

Къярт рухнул на землю, схватился руками за голову и сжался, как новорожденный. Мир вокруг перестал существовать.

Наверное, Къярт и сам кричал. Вместе с голосами, от боли или в надежде, что сможет заглушить их, и они, наконец, заткнутся. Он пытался сбежать от них, укрыться в заводи, но не смог сосредоточиться, чтобы переместить сознание. Да что уж там, он даже не чувствовал тяжести печатей — ни Кары, ни Райза, — как не чувствовал жара эссенции жизни. Все, что у него осталось — надрывающиеся, будто их пытали, голоса.