Тени прошлого

Войдя, я подумал о Патрике. Вспомнилось, как он стоял в тех же самых дверях, с фирменной ленивой улыбочкой оглядывая зал в поисках интересных хорошеньких вариантов, сидящих за другими столиками. Одно из самых странных свойств старости – появление все увеличивающейся команды усопших, стоящих у вас за спиной и по очереди впрыгивающих к вам в мысли. Картина, магазин, улица, кем-то подаренные часы, украшение, доставшееся от покойной тетушки, стул от покойного дядюшки – и вдруг на мгновение эти люди оживают и беседуют с вами. Где-то в мире есть религия, считающая, что все мы умираем дважды: первый раз – обычным способом, а второй – когда умрет последний человек, который близко нас знал, и с земли исчезнет последняя память о нас. Полностью поддерживаю эту теорию. В тот день я с радостью подумал о покойном кузене, пусть даже это было лишь в связи с изменениями, произошедшими в ресторане с тех пор, как здесь бывал Патрик. Роспись на стенах исчезла, а с ней ушла бóльшая часть духа этого места. Появившиеся на ее месте стильные деревянные панели, светлые и полированные, создавали ощущение, что мы сидим в гигантском хьюмидоре[57]. Видимо, такие изменения входят в понятие «ребрендинг», этой шарлатанской панацеи XXI века. Войдя, я увидел, что Киран уже сидит за столиком. Я помахал ему издалека, а когда подошел, мы пожали друг другу руки.

Старение потрясает, если не видишь его изо дня в день. Тот Киран, которого я знал, был розовощеким повесой с накладными волосами и искусственным загаром и мало напоминал сидевшего напротив меня солидного делового человека в летах. И хотя его лицо к семидесяти годам сильно постарело, но стало еще и утонченнее по сравнению с тем, каким было в юности: меньше пятен, менее пухлое и несоизмеримо более уверенное. Пропали слишком красные щеки, пропали блестящие крашеные пряди, унеся с собой и природный цвет его волос, каков бы он ни был, но оставив ему благородную седину, как у модели в рекламе «Грециан 2000»[58]. Сами волосы уцелели – счастливчик! – а глаза оказались не маленькими и неожиданно добрыми для человека, который собрал такую добычу в жестоком мире торговли недвижимостью.

– Спасибо, что согласился, – сказал я, когда он отослал официанта за двумя бокалами шампанского.

– Мне самому приятно.

Киран изучал меню, а я изучал его лицо. Он приобрел подлинную стать – это единственное слово, которым я могу описать произошедшие изменения. Приобрел уверенность, и это была уверенность великих людей. Он был мягок, спокоен и непринужден, но чувствовалось, что он ожидает подчинения, как бывает у всех сильных мира сего. Официант вернулся с напитками.

– Итак, – начал Киран, когда мы снова остались одни, – что у тебя за дело?

Я забормотал про свой благотворительный проект. Он был не целиком надуман – я решил, что, если Киран вдруг захочет сделать пожертвование, пусть кто-нибудь получит с этого выгоду. Но сразу заметил, что ему неинтересно.

– Могу тебя перебить прямо сейчас, – вмешался он, мягко подняв руку, чтобы прервать мои излияния. – Я делаю пожертвования только в три места. Приходится ограждать себя, а то в последнее время мне приходит по сотне просьб о помощи в неделю. Все они, безусловно, ратуют за благородные дела, но я не могу исправить все зло мира. Если хочешь, я выпишу тебе чек, но не на крупную сумму, и закончим на этом.

Я кивнул. Ему невозможно было противоречить. Я принял бы его решение, даже если бы моя просьба была настоящей.

– Спасибо, – озадаченно произнес я. Когда я позвонил, его секретарша попыталась сказать мне то же самое, и он мог бы покончить с этим делом без лишней грубости, когда взял трубку. – Тогда зачем мы ужинаем? – Это прозвучало не совсем так, как я рассчитывал, и я поспешил исправиться: – Нет, конечно, я страшно рад, что мы здесь, и огромное удовольствие снова видеть тебя, но я удивлен, что у тебя есть на это время.

– Время есть, – ответил он. – Для того, что я хочу делать, у меня масса времени. – Это было вежливо, но не отвечало на мой вопрос, и Киран это понял. – Сейчас я бóльшую часть времени думаю о прошлом и о том, что произошло со мной и с жизнью, которую я вел, рассуждаю, как я пришел к тому, что есть.

– То есть ты всегда делаешь исключение для людей из того прошлого?

– Мне нравится с ними встречаться. Особенно если их, как и тебя, я с тех пор редко видел.

– Честно говоря, я удивлен, что ты вообще меня помнишь. Я думал, меня встретит большой жирный вопросительный знак: «Кто-кто?»

Киран беззвучно фыркнул, и я заметил, как печальны его глаза.

– Вряд ли хоть один живой человек забудет тот обед.

– Это правда, – подтвердил я.

Он поднял бокал. Годы, проведенные в высшем свете, научили Кирана, что не надо чокаться им с моим бокалом, как он бы сделал раньше. – За нас. Как ты считаешь, мы сильно изменились?

– Я бы сказал, что да, – кивнул я. – Возможно, я лишь растолстел, полысел и стал жалкой копией прежнего юноши, но ты, похоже, превратился в совершенно другого человека.

Он от души рассмеялся, словно эта мысль доставила ему удовольствие:

– «Киран де Йонг, звездный дизайнер»!