Тени прошлого

Мы танцевали и сплетничали примерно до половины двенадцатого, а может, до полуночи, как вдруг внезапно все понеслись к лестнице, и мы поняли, что происходит нечто такое, чего нельзя пропустить.

Когда дошла очередь до нас с Люси, мы тоже взобрались по лестнице в холл, и толпа понесла нас в сторону парадной столовой, которая была назначена главным танцевальным залом вечера. Помещение освободили от мебели, и, в отличие от большинства домов, куда мне удалось проникнуть, здесь в дальнем конце зала была сооружена сцена для ансамбля и, что еще необычнее, выставлено профессиональное освещение. Это с самого начала дало происходящему особый импульс, еще до того, как мы поняли, что происходит. Не знаю почему, но было особым наслаждением танцевать в величественном здании, а не в шатре со скользкими ковриками из кокосового волокна и переносной танцплощадкой, а аббатство Грешэм по праву могло считаться лучшим образцом такого здания. По стенам огромного зала висели строгие портреты мужских представителей рода Грешэмов в полный рост – в броне и парче, в викторианском бархате, в париках и с локонами. Кавалеры вытягивали ноги в белых чулках, демонстрируя целую коллекцию разнообразных подвязок. Над мраморным камином красовался величественный конный портрет первого графа Клермонта кисти Кнеллера, возвышаясь над всем залом, – помпезный, внушительный триумф самолюбования. Контраст между суровым великолепием этой аллегории благородного происхождения и высоких свершений с одной стороны и дергающейся внизу толпой подростков – с другой был пугающим.

В этот момент открылась дверь, которая в обычные дни вела в сервировочную и дальше, в кухни. Сегодня через эту дверь вошла группа молодых людей, они пружинящей походкой поднялись на сцену. По толпе прокатился общий вздох, когда все мы вдруг поняли, что ведь это Стив Уинвуд, солист группы, основанной человеком, который взбежал на сцену сразу после него и чьим именем была названа группа: Спенсер Дэвис. Живой, настоящий Спенсер Дэвис! Как только эта мысль проникла в наши мозги, музыканты заиграли свою песню, появившуюся за пару лет до того: «Keep on Running». Трудно объяснить, что мы тогда испытали. Сегодня мы пресыщены. Мы повсюду видим кинозвезд, певцов и всевозможные иные формы проявления славы. Судя по журналам, знаменитых людей больше, чем неизвестных. Но в шестьдесят восьмом году это было не так. Находиться в одном зале с настоящей музыкальной группой, исполняющей собственный хит, который большинство из нас купили два года назад и слушали без перерыва, – это как оказаться внутри мечты. Это было ошеломительно, это взрывало мозг, это невозможно было осознать. Даже Люси невольно замолчала, хотя и ненадолго.

– Ты можешь поверить?! – спросила она.

Я не мог. Вот такие мы были неиспорченные.

Тогда-то я и увидел Дэмиана. Он стоял в оконном проеме, так что наполовину оказывался в тени, и взирал на сенсационное зрелище, внешне не выказывая ни восторга, ни даже удовольствия. Стоял, слушал, смотрел, но смотрел без интереса. Мое внимание было поглощено музыкантами, и честно сказать, про Дэмиана я совсем забыл и вспомнил намного позже, но образ меланхолика на карнавале врезался мне в память. После этого я вернулся к гостям, несколько часов танцевал, болтал, пил и, наконец, примерно в половине третьего, отправился искать завтрак и нашел его в оранжерее. Это было огромное сооружение из стекла и чугуна, какие раньше называли зимним садом, построенное в 1880-х годах для одной из графинь. В ту ночь его расчистили и уставили круглыми столиками и стульями. Каждый столик украшала пирамида из цветов. На длинном столе стояли закуски, и экзотические вьющиеся цветы на каменной стене позади него служили своего рода живыми обоями. Еще необычнее выглядело то, что по торжественному случаю пол был устлан ярко-красным ковром, плотно огибавшим каменный фонтан в центре помещения, а короткая дорожка к оранжерее, идущая вдоль террасы, на один день превращена в деревянный крытый переход, детально воспроизводящий гостиную, с которой соединялся: цоколи, панели, карнизы, даже ручки окон в точности повторяли свои оригиналы. Есть уровень совершенства, когда предмет или действие достигает столь исключительных высот, что сам по себе становится формой искусства, и для меня этот небольшой пристроенный коридор этого совершенства достиг. Как и все остальное в тот вечер.