Тени прошлого — тени будущего

Уходим. Центр управления размыкает перед нами и смыкает позади бесчисленные створы — пропускает нас, открывая путь отсек за отсеком… Идем среди бесконечных шеренг, идущих по таким же бесконечным проходам, среди застывших у каждого перекрестка постов, среди молчания и ритмичных шагов… За нами следует едва различимое гудение тяжелой техники, идущей по нижним уровням базы — оно передается еле заметными колебаниями стен…

— Влад, ты видишь, что здесь… Здесь теперь обе армии — шестая армия и… тень шестой армии… Здесь Гарт и все наши командиры. Здесь где-то Тишинский с отрядом «защитников». Скоро или прямо сейчас что-то будет стараться остановить наш пульс, и нам придется постараться его сохранить. Я не знаю, что нас ждет впереди, но я должен знать, что будет, — хоть что-то… Давай сейчас. О чем ты думаешь?

— Сначала дай мне слово, Герф.

— Я не смогу, пока не узнаю, смогу сдержать его или нет.

— Ничего запрещенного здесь нет.

— Ты считаешь — что не запрещено, то можно. А то, что не запрещено оттого, что мы об этом не знаем, может быть под запретом.

— Это иное… Здесь нет запретов и дозволений…

— Значит, есть грань между ними.

— Это не только их рубеж — это их общность. Эти грани — и разделители, и мосты. Эти грани — реальность, Герф. Единственная реальность — остальное виртуально, остальное у нас в голове. Ничего другого нет, как прошлого и будущего, как добра и зла, — ничего, кроме грани, где вечно объединены настоящим прошлое и будущее, разумом — добро и зло…

— Ты стал «пограничником»?

— Как ты, Герф, как все мы здесь, у границ всего и ничего. Нас призвали служить на границе, и глупо это отрицать. Нам предстоят и бои, и разведки с заходом и на нашу, и на чужую сторону, но служим мы теперь на границе.

— Черт… Попали мы…

— Попали, но не пропали. Теперь адские бездны и небесные пределы сжаты под бесконечный нуль и расширены до нуля беспредельности. Нас прессует реальность и разрывает виртуальность. И данность — наше поле боя, посреди которого мы воюем. Мы с тобой.

— А черт… Я с тобой, Влад, и я не сдамся. Мое содействие и молчание ты получишь, что бы ни было. Но с ошейником моим отдельно договаривайся.

— Это «общее знание», «общая память», Герф…

— Не дошло…

— Это наше самое мощное оружие, наша самая несокрушимая сила. Это строит наш разум, который строит нашу жизнь. Сохранив это, мы сохраним разум, сохраним жизнь, Герф.

— «Общее знание»? Но что это?

— Это все и для всех.

— Хватит головоломок этих! Нет такого! Все для всех — сказки для тех, кто с конвейеров сходит и чьи головы полны пустыми надеждами!

— Головы тех, кто помнит только пройденные битвы и не помнит прежних надежд, полны пустым отчаяньем! И у тех, и у других пропадает в голове не занятое место! И мы завоюем его!

— Может, ты и машину осадную для этой крепости неприступной разработал?!

— Конечно, разработал!

— Как вечный двигатель, который вечно только не работает!

— Вечный двигатель — Вселенная, Герф! И он работает вечно!

— От начала до конца!

— И от конца до начала!

— Влад, у нас нужной и ненужной информации до черта, и доступ открытый есть.

— В этом и дело. До черта всего в открытом доступе, и только черт разберет, что нужно, а что нет. И отчасти эти знания просто недоступны нам. Не потому, что данные закрыты секретностью, не потому, что к ним не дан доступ, — они просто недоступны нам, закрыты для нашего понимания.

— Никто не может знать всего, никто не справится с таким познанием.

— Мы это исправим.

— Не догоняю я что-то… Ты что, пошел по следам полусмертных, подошедших к самому краю?

— При чем здесь полусмертные?

— Ты ведь решил сделать новую модель человека, как они решили сделать нас…

— Герф, да ты что вообще? После этого ни слова о том, что с головой непорядок у меня.

— Ничего другого на ум не приходит, кроме нового разума…

— Нам хватит и старого.

— Не думаю…

— Я объясню… Один муравей — солдат или рабочий — муравейник не отстроит…

— Конечно, ему одному муравейник нужен не будет… Он вообще подохнет один.

— Верно. А почему, знаешь?

— Ну… Какой смысл солдату стараться не подохнуть, когда ему защищать нечего? И рабочий, когда строить не способен, не способен и жить.

— Всем рабочим всегда есть, что строить, и всем солдатам всегда есть, что защищать, Герф…

— Разве что себя… Но если они неотделимы от системы — они рушатся вместе с ней…

— А знаешь почему?

— Потому, что один, без системы, такой солдат или рабочий ни к чему не пригоден. Потому, что у него нет будущего — нет ничего.

— Это у муравьев, не у нас…

— Мы от них не сильно отличаемся, Влад.

— Есть у нас коренное отличие… У них программы без расширений. Один их солдат или рабочий не сможет создать других, возвести город, поднять систему — и подохнет. А у нас есть программные расширения. Это — разум.

— При помощи которого мы стремительно истребляем все наши отличия от муравьев…

— Это касается, скорее, внешней организации.

— Влад, муравьи, считай, и по нашему геному прошлись — наследили они в нем, по крайней мере, порядком.

— Особенно их следы заметны в твоей голове, Герф…

— А я не отрицаю. Мы с ними мыслим похоже.

— Точно, только вот они вообще не мыслят.