Тени прошлого. Воспоминания

Более интересно было находить заглохшие черкесские сады, которых было множество. Но черкесские фрукты вообще не отличались вкусом, за исключением кизила, который был хотя и мелок, но гораздо слаще и вкуснее крымского. Не помню, кто нашел в большом лесу прекрасный кизиловый сад, которого кусты по толщине стволов нужно было называть скорее деревьями. Мы сюда иногда ездили собирать кизил, который, опадая с деревьев, покрывал землю так густо, что его нельзя было собирать, не перетоптавши гораздо больше ягод, чем попадало в корзины. Помню, как я лежал под этими кустами, выбрав местечко посвободнее, и объедался черными сладкими ягодами, такими мягкими от зрелости, что их невозможно было класть в корзину. Чтобы съесть их целый фунт, мне нс нужно было сдвигаться с места, а стоило только протягивать руку и брать с земли, как с блюда. Остальные фрукты у черкесов были плохи. Их груши, так называемая кислица, представляли громадные деревья, толстые, выше дубов, но сами фрукты очень мелкие, хотя и сладкие, когда вызреют. Их употребляли для сушения. Эти великолепные деревья почти все постепенно погибли. На них почему-то заводится омела, которую черкесы, очевидно, срезывали, а когда срезывать стало некому, омела засушила все деревья. Черкесская слива (чернослив) мелка и несладка. Хороша только желтая лыча (или алыча). Яблок же черкесских я даже совершенно не помню.

В одиночных прогулках, даже и верхом, я редко забирался далеко, но в компании мы заходили за десяток и больше верст, искрестивши во всех направлениях окрестности Новороссийска. Бродили мы по большей части почти бесцельно, охотничали маю, а при этом ставили себе задачей посмотреть, далеко ли, например, тянется лес, или где начало Цемеса, или чем заканчиваются ушелья и т. п. В течение нескольких лет новороссийская округа была совершенно пустынна, ближайшее поселение по берегу составляла Кабардинка, весь склон Маркотха был безлюден, и только уже за перевалом находились станица Верхне-Бакамская да почтовая станция на Липках. Вся Цемесская долина была пуста. Такое же беэлюдие до Сус-Хабла и Абрау. На всем пространстве в триста-четыреста квадратных верст находилось всего два-три хуторка. Едва ли не первый завел себе хуторок казак Паничовный, на той стороне бухты, под старой Крымской дорогой, у самого залива. Должно быть, он занял это место самовольно, потому что скоро начальник Черноморского округа Пиленко как-то выдворил его оттуда и присвоил землю себе. Тут он пытался разводить сад низкорослых деревьев, которые, по его расчетам, должны были лучше выдерживать напор норд-оста. Но и у Пиленки это место недолго продержалось; кажется, он его продал, когда проведение железной дороги вызвало у нас отчаянную спекуляцию на земли. Другой ранний хутор был основан крестьянином Плохим на земле, которая была впоследствии отведена деревне Борисовке. Крестьяне очень хлопотали отнять землю у Плохого, но он как-то успел отстоять себя, и его хутор остался вклиненным в Борисовский Юрт. Вообще первым заемщикам земель, селившимся самовольно, без всяких формальностей, по большей части трудно было удержать свои владения. Однажды мы всей компанией забрались далеко, в великолепное ущелье Дюрсо, и там нашли только что основанный хуторок. Но года через два-три обширная горная долина с озером Абрау и смежным ущельем Дюрсо были отданы по высочайшему повелению какой-то великой княгине, и злополучного хуторянина прогнали оттуда. А громадное имение Абрау-Дюрсо, тысяч десять десятин, перешло потом во владение Императрицы. При ней на Абрау разведены были прекрасные виноградники и начато виноделие. Вина Абрау скоро приобрели почетное место на рынке.