Тени прошлого. Воспоминания

Хотя я и не был искренним, сдавая Аркадакскому обузу, меня тяготившую, но мне действительно было некогда. Мне приходилось слишком много бегать туда-сюда. С одной стороны, приходилось давать уроки — отчасти для существования, отчасти с разными целями. Так, давал урок одной барышне, имея в виду ее пропагандировать: семья была крайне либеральная, но барышня, очень миленькая, впрочем, только зевала на уроках, охлаждая всякий мой проповеднический пыл. Ничего из этого не вышло. Взялся дать урок еше двум барышням — тоже с целью пропагандировать. Ну, эти были и сами склонны к радикальностям и, собственно, во мне нс нуждались. Как бы то ни было, с этого урока меня скоро прогнали. Матушка, важная барыня, услыхала от какого-то чиновного лица, чго я скоро буду арестован, и отказала мне; намеревалась даже выгнать, но дочери, избегая скандала, сообщили мне сами, через Армфельд, чтоб я больше не приходил на урок. Давал еще уроки для двух приказчиков, рассчитывая их обратить на революционный путь. Но эти добрые ребята, веселые, сытые, неразвитые, думали только о гулянках, а не о революции, так что и тут у меня ничего не воспоследовало.

Кроме уроков, приходилось знаться с радикалами. Обо мне между ними пошел слух, меня искали, и я сам их искал. Так, я познакомился с радикальными семьями Ков. и Мит. Дол., с Шишко, Гамовым, Долгушиным, Папиным, Дмоховским, Лермонтовым и другими. Называю только крупных, а всякой мелочи, вроде разных Васюковых”, даже не упомню. Еще познакомился с Фроленко⁵⁶, впоследствии «знаменитым», познакомился с не менее «знаменитым» пропагандистом Василием Ивановским⁵⁷ и так далее. Познакомился с несколькими своими «питерскими», для которых служил постоялым двором. В то же время постоянно налетали разные «дела»: то, смотришь, заведутся сношения с тюрьмой, то приходилось устраивать студенческую («вольную») библиотеку, то то, то другое.

Время проходило незаметно, ключом кипело.

XIV

В наше время начал устанавливаться обычай, впоследствии разросшийся во всероссийскую систему, породивший даже революционный Красный Крест. Как только арестовывался кто-нибудь по политическому делу, сейчас являлись сердобольные, сочувствующие барыни и барышни, старались добиться свидания с заключенный, называясь иногда родными или, еще проще, невестами, носили арестованному книги, пищу, деньги, белье и тому подобное.

Стали наши барышни добиваться того же относительно Цакни и Клячко. Батюшкова, смелая, энергическая, отправилась к начальнику жандармского управления Воейкову⁵⁸ (кажется, а может быть, это был Слезкин⁵⁵). Тот, однако, выслушав просьбу о свидании, ответил очень строгой нотацией: «Стыдитесь, мадемуазель, вы, Батюшкова, дворянской фамилии, позволяете себе подобные выходки». Отказал начисто. Пришлось ограничиться доставкой книг и тому подобным. Барышни с этим и возились. Пытались мы воспользоваться книгами для переписки (подкалывая буквы так, чтобы образовывались нужные слова). Но Цакни и Клячко были ленивы или недогадливы. Напрасно мы тратили время, пересматривая книги. Через несколько времени Батюшкова стала ходить около полицейской части, где сидели Цакни и Клячко, в надежде увидеть их — и действительно. Двор части отделялся дрянным дощатым забором от пустыря, через который ходила публика. В этом-то дворе выпускали гулять политических арестантов. Проходя через пустырь, Батюшкова увидела Клячко, увидела другой раз Цакни. Они ее тоже видели. На другой раз, когда Батюшкова проходила, Клячко закричал ей

вслед: «Барышня, платочек обронили!* Она подбежала к нему, он с улыбкой подал ей через забор свой платок. Городовой, следивший за гуляющими, не счел нужным вмешиваться. Схватив платок, Батюшкова побежала домой. Разумеется, это была записка.

Другой раз сидит Рагозин в своем кабинете и занимается. Вдруг — стук в окно. Ночь полная, по зимнему времени. Он подходит к окну — и что же? На него с улицы, улыбаясь, смотрит Клячко! Рагозин в первую секунду ошалел — нс знал, что и думать, но тотчас же выскочил на улицу. Там стоял Клячко, за ним жандарм. Этот ловкий Клячко попросился в баню и пошел такой дорогой, чтобы пройти мимо Рагозина. Разумеется, Рагозин стал упрашивать зайти. Жандарм решительно не позволил. Но Рагозин и Клячко пошли во двор, и жандарм не решился пустить в ход силу. Конечно, он получил вознаграждение за любезность. Так они втроем поболтали, напились чайку, причем жандарм сидел как на иголках. Наконец Клячко сжалился над ним и отправился в баню.

Таковы были патриархальность и распущенность. И мы еще жаловались на строгости!

ХV

Другой случай сношений с тюрьмой, имевший место раньше, еще любопытнее.