Тени прошлого. Воспоминания

Я стал расспрашивать. Оказалось, что он живет на rue Bonoparte,

в иезуитском монастыре.

— Но ведь, — говорю, — орден иезуитов изгнан из Франции.

— Да, конечно. Но дом считается принадлежащим графу X (забыл имя), а отцы иезуиты проживают как частные лица у него на квартирах. Так это поставлено официально вследствие декрета об изгнании.

Вот что значит глубоко провести в законе принцип прав человека и гражданина! Оказывается, что грозный декрет остался фактически почти обессилен. Он мог уничтожить только «публичное свидетельство* ордена.

Я расспросил, в какое время, по соображениям Савина, можно быть принятым у отца Мартынова, и очень скоро отправился на rue Bonoparte.

Огромный дом монастыря имел только один вход, по крайней мере заметный, скорее ворота, чем дверь. Массивные ворота были заперты. Я позвонил. Скоро привратник приотворил дверь, спро-

*8 Заказ 269S

сил, что нужно. Я объяснил, что желаю видеть révérend père MartinofF.

«Я пойду спрошу, может ли он вас принять. Позвольте вашу карточку*.

Он ушел, заперев ворота, и оставил меня на улице. Ждать пришлось довольно долго. Может быть, понадобилось спрашивать не одного Мартынова, а и настоятеля. Наконец ворота растворились: «Пожалуйте».

Меня повели к отцу Мартынову какими-то переходами, которые мне показались бесконечно длинными, с поворотами направо и налево. Под конец пошли широким, светлым коридором, стена которого была сплошь уставлена сверху донизу книгами. Это была громадная библиотека, и мне думалось, проходя эти книжные сокровища: «Вот как отцы иезуиты дают своим людям работать. Нет, должно быть, никаких пособий, которых бы тут tie находилось». Но впереди меня ждало удивление еще посильнее. Мы дошли наконец до какой-то комнаты. Дверь отворилась: «Révérend рсге здесь. Можете войти*.

Я вошел в огромную комнату, скорее залу, очень светлую, наполненную книгами. Все стены до потолка уставлены полками с книгами. Даже и посредине залы местами возвышались книжные шкафы и полки. Там и сям расставлены были столы. За одним из них сидел Мартынов, который встал и пошел ко мне навстречу. Кроме него, в зале никого не было.

Мы представились друг другу. Отец Мартынов был почтенный старец с умным и спокойным лицом. Двигался он быстро, и в течение разговора раза два легко взбирался по лесенкам, чтобы достать нужную книгу, вообще был совершенно бодр. Говорил также голосом свежим и скорее громким, особенно когда увлекался.

Разговор завязался, конечно, очень легко. Ею интересовала Россия, меня — религиозное положение Франции. Во избежание недоразумений я сразу оговорился, что я православный, хотя и не особенно горячий, и религиозным положением интересуюсь больше с обшественной точки зрения. Мне хотелось предотвратить попытки окатоличивать меня. Он махнул рукой: «О, это совершенно все равно. Это дело личное*. Говорили мы, конечно, по-русски, и он превосходно владел родным языком, даже не примешивал французских выражений.

Я скоро увидел, что он и всю жизнь русскую знал прекрасно, в том числе все тонкости литературных и общественных направлений. Я сначала воображал сообщить ему некоторые новости, но оказалось, что он их знает лучше меня и даже читал литературные про-

изведенич, не еще не известные. Вообще, этот человек, двадцать лет не видавший родины, мог показаться только что приехавшим из Петербурга. Некоторые книги, мне еще не известные, он показывал мне, снимая их с полок.

Не говорю уже о его специальности. Он в это время работал над историей Кирилла и Мефодия, доказывая, что Византия совершенно напрасно присваивает себе славу просвещения славян, так как оба знаменитых миссионера принадлежали к римской Церкви и действовали по ее указаниям. Конечно, я старался уклониться от этого вопроса, так как меня занимали совершенно другие.

Очень осторожно я коснулся факта его перехода в католицизм и присоединения к иезуитскому ордену. Но он как будто даже рад был высказаться и пошел в своих объяснениях гораздо дальше, чем я мог ожидать. Говорил он сначала с досадой, как будто заподозрив в моих словах скрытый упрек, а затем уже продолжал совершенно спокойно, прочувствованным тоном. Но в первый момент он как бы сорвался: «Да, как же, удивляются многие, что человек мог присоединиться к ордену. Ведь иезуиты такие злодеи, безнравственные, цель оправдывает средства! Да ведь все это говорят люди ничего не знающие, об иезуитах не имеющие понятия. Ведь все это вздор и клевета. Иезуиты — очень хорошие люди и делают доброе дело, и ничего безнравственного нет у них». Впрочем, он не вошел ни в какие подробности о действительной жизни своего ордена, хотя я старался его привлечь к этой теме. Я заговорил о том, что читаю теперь книгу Кретино-Жоли «Жизнь святого Игнатия» (Лой-олы), и спросил его мнения об этом сочинении, считающемся капитальным. Но и это не помогло. Мартынов ответил о книге с разными оговорками, а об авторе даже с некоторой снисходительной улыбкой, в таких словах, которые, если их резко выразить, означали бы, что Кретино-Жоли глуп.