Тени прошлого. Воспоминания

Вся толпа богомольцев отправлялась из Петербурга чуть свет с таким расчетом, чтобы попасть в пустынь к обедне. Шли они с пением молитв, иногда останавливаясь для краткого отдыха. Кое-кто из попутных деревень присоединялся к ним. По прибытии в пустынь слушали, конечно, литургию, а потом отдыхали, набираясь сил на обратный путь. Осматривать в пустыни нечего было, но некоторое угощение монахи давали богомольцам. Это угощение состояло из прекрасного черного хлеба, фунта по три на человека. Можно было брать у монахов и соль. А напиться можно было из колодца, очень хорошо устроенного, с металлическими кружками вокруг бассейна. Отдыхать же приходилось просто на траве, так как «странной» при монастыре не было. К позднему вечеру богомольцы могли уже возвратиться к себе в Петербург.

Отец Слепян священствовал в созданном им приходе довольно долго. Но я потом перестал о нем слышать. Не помню хорошо и того, когда он умер; во всяком случае, он не дожил до революционных времен. Я не знаю также, как рабочие Новой бумагопря-дильни относились к революционной пропаганде, которая так энергично велась в Петербурге во второй половине 90-х годов Полагаю, что отец Слепян, хотя и прибыл из классической страны профессиональных союзов, не обращал внимания на коллективную экономическую деятельность рабочих. Да в тс времена ему бы об этом не дали и пикнуть. Тогда ко всякой тени рабочей организации относились подозрительно; стачки и забастовки рассматривались как деяние преступное. Да весьма вероятно, что отец Слепян и не считал воздействие на экономическую жизнь входящим в круг обязанностей его как священника.

Но что осталось в рабочей среде из так усердно взращиваемых им семян нравственно-религиозной жизни? Или все они были расклеваны птицами на дальнейшем пути эволюции рабочего класса и заглохли в кустарниках экономических забот и попечений? Сохранилась ли какая-нибудь память об отце Слепяне в потомстве рабочих, так горячо его любивших? Во всяком случае, в свое время за свою жизнь он воскресил несколько тысяч душ, погрязавших в тине бессмысленного существования, и дал им жизнь светлую и счастливую. Что сделал каждый из них с полученным через отца Слепяна талантом — это уже дело их самих, а не его. Да и жизнь человеческая — явление очень сложное, и не все стороны ее дано решать одному и тому же деятелю.

Леонтьев К. Н

Мое знакомство с Константином Николаевичем Леонтьевым относится к двум последним годам его жизни — к 1890-му и 1891-му. Сам я в это время был уже человеком вполне сложившимся, выработавшим все основы своего мировоззрения. Мы встретились как люди умственно равноправные, и то, что оказалось у нас сходным и родственным, было каждым выработано самостоятельно и различными путями. Благодаря меня за присылку брошюры «Социальные миражи современности», Леонтьев сам писал мне из Оптиной пустыни: «Приятно видеть, как другой человек и другим путем (выделено Леонтьевым) приходит почти к тому же, о чем сами давно думали* (7 августа 1891 года). Но мы приходили именно только к «почти» тому же. Разница все же была н осталась.