Тени пустыни

Настя–ханум шла по улице, а странное название не выходило из головы. «Курейшит Сарай». Караван–сарай Курейшита.

И вдруг осенило ее. Да, такое название упомянул Анко Хамбер.

В чем дело? Да ведь там живет женщина Гульсун с… девочкой, с ребенком. Вот о каком ребенке они говорили. Никакого отношения Гульсун и дервиш к ее Андрейке не имеют. Ее Андрейка в Ашхабаде больной, тяжело больной… А они ее не выпускали из Мешхеда. Тянули. Отговаривали. Говорили, нет автомобиля. На что ей автомобиль? Она уедет и так… Проклятые интриганы. Что они затевают? Гульсун… Девочка! Ах вот в чем дело!

Полная мстительных чувств, Настя–ханум теперь думала только об одном. Как предупредить Гульсун, рассказать о разговоре, помочь ей. Наконец Настя–ханум поняла, кого имел в виду Анко Хамбер, сказав «дервиш»!

Настю–ханум меньше всего беспокоила судьба дервиша Музаффара. Неприятный тип. Ей претили его одежды таинственности. «Романтика в лохмотьях», — называла она его небрежно. «Что он напускает на себя мрак и разыгрывает защитника сирот и вдов?». Музаффар тогда грубо повел себя из–за найденной на мусорной свалке девочки. Она встретила его после истории в караван–сарае на берегу Немексора еще только один раз. Гулям упросил ее съездить тогда ночью вместе с ним в лагерь кухгелуйе и поговорить с Музаффаром, объяснить ему, что это оружие во вьюках предназначено для племен Северо–Западной провинции. Почему Музаффар должен был поверить ей, если он не верил Гуляму? Что из того, что Музаффар говорил по–русски? Что из того, что Музаффару Гулям представил Настю–ханум как советскую подданную? Какое это могло иметь значение в случае с караваном? Но вышло так, что Музаффар словно поверил ей. Но он не разрешил ни ей, ни Гуляму оставаться в лагере кухгелуйе и проводил их обратно в Баге Багу… Отдал их прямо в лапы Анко Хамбера. Музаффар столько вреда причинил и Гуляму и ей. По ее убеждению, Музаффар играл сомнительную роль. Наверное, он сам связан с англичанами. Теперь Настя–ханум возненавидела всех англичан вообще… Доставить им неприятность… Им зачем–то понадобилась приемная дочь Музаффара. Так нет, они ее не получат. «Вот так логика! — усмехнулась про себя Настя–ханум. — Ладно… Пусть женская логика. На то я и женщина».

Найти Курейшит Сарай не составило большого труда. Но здесь Гульсун никто не знал.

— Женщина с таким именем в караван–сарае не проживает, — уверял сладенький, с отвислыми усами хозяин. Он все заглядывал Насте–ханум под кисею покрывала.

С отчаянием Настя–ханум пошла назад. Она шла, не обращая внимания на прохожих, жадно посматривавших на ее стройные ноги в моднейших туфлях.

И вдруг ее вывел из печальных раздумий голос:

— Ханум не побьет свои нежные ножки о камни мостовой? Вон какие каблучки тонкие… Ханум привыкла ездить в автомобиле…

Настя–ханум почти закричала:

— Гульсун! Я тебя ищу, Гульсун!

Живая, здоровая, веселая Гульсун шла рядом. Она как–то особенно кокетливо куталась в свой чадур, облегавший ее молодое тело, дышавшее здоровьем и энергией. Рубенд — белую чадру — она откинула на голову, открыв совсем свое лицо.

— Как ты мне нужна, Гульсун! И ты не боишься ходить так? На тебя мужчины глаза пялят.

— И пусть пялят. Им же хуже, а меня не убудет… А зачем госпожа ищет Гульсун? Что знатной госпоже понадобилось от простой, глупой хезарейки? А?

— Ты мне очень нужна, Гульсун. Очень, — повторяла истерично Настя–ханум, сжимая руку молодой женщины.

— О, небо оседлало землю. Что–то, госпожа знатности, вы не очень жаловали нас вниманием.

— Тебе надо бежать, Гульсун… Бежать из Мешхеда.

— Новости… Почему мне надо бежать?.. Смешно…

Но в словах Насти–ханум звучало отчаяние, и Гульсун испугалась. Испуг сменил ее беспечность сразу же. Она вдруг толкнула Настю–ханум в очень узкий замусоренный проход между глинобитными домами и громким шепотом попросила:

— Ой, я волнуюсь… Скажите, в чем дело?

Они шли по душному коридору между слепыми стенами домов. В нос бил кислый запах глины и нечистот. К рукам, лицу липли мухи.

Торопясь и путаясь, Настя–ханум рассказала о разговоре Али Алескера с Анко Хамбером. Она очень удивилась, когда Гульсун беззаботно рассмеялась:

— Сгореть их отцам! И они воображают, что смогут перехитрить самого дьявола. Так и дался мой муж им в лапы…

Она захлебывалась от смеха. Она смеялась простодушно, как девчонка.

— И совсем неуместно смеяться, — сердито сказала Настя–ханум. Твоему мужу в самом деле грозит опасность, может быть даже смерть, а ты смеешься.

— Моему мужу и повелителю всегда грозит смерть. Что же, я каждую минуту плакать должна? Мой муж — хитрый дьявол… Хитрее всех.

И она снова закатилась в приступе смеха.

Но вдруг, перепрыгнув канаву с черной зловонной жижей на дне, она схватила Настю–ханум за руку и пробормотала:

— Ай, дочка… его дочка.

Она уже не смеялась.

— Что ты хочешь сказать?

— Дочка–то его в караван–сарае… Он мне голову оторвет за дочку. А мне теперь в караван–сарай не пройти. Ай–ай! И мой сундук там… и туфли там, и платья там, которые муж подарил… ай!

— Какие платья?