Тени пустыни

От ветра по складкам синих щек сардара скатывались слезинки. Он был зол, страшно зол на эту, такую подозрительную, непривычную реку, на ветер, больно плюющийся песком, на этот ненадежный железный, скверно пахнущий каюк, на этого наглого мальчишку, смеющего говорить «Убирайся!» ему, великому сардару.

— Хи–хи–хи! — совсем неожиданно Овез Гельды издал странный звук, мало похожий на смех. — Заплатит! Кто заплатит? Курдюк туркменского барана пустая сума нищего… Хи–хи!

Он чихнул и остервенился:

— Хватит! Давай ты, щенок, покажи этому… Тюлегену, как вылить из твоей лодки бензин–керосин. Быстро поворачивайся! А не то!

Сардар озирался. Тревога распирала его. Он привык прочно стоять ногами в стременах, а не плясать по шаткому, скользкому железу. Палуба под ногами раскачивалась, уплывала. Сардар стоял нетвердо, и угрозы его звучали тоже нетвердо.

— Не надо грозить, — пискнул Тюлеген. — Простак Зуфар мусульманин, не успел обсоветиться. Он понимает дело мусульман. Не надо угроз!

— Мусульманин или не мусульманин! Кому какое дело! — рявкнул сардар. — Молитвы оставь жирнякам муфтиям в Бухаре. Я худой, я злой! С аллахом ли, без аллаха ли! Только, эй ты, плохо тебе придется, если не послушаешься. Ну, давай!

Ветер на мгновение стих, и снег неподвижно повис космами, похожими на нити халвы–пашмака на хивинском базаре. Меж белых полос чернели темные купы оголенных деревьев. Зуфару казалось, что за одинокими, покрытыми пеной изморози свечками тополей он различает плоские крыши Хазараспа. Совсем рядом. Близко–близко. А еще ближе, на ровной, белой от снега отмели, шевелились большими, жирными мурашами люди и лошади.

Сардар понял, куда смотрит Зуфар, и усмехнулся:

— Увидел? Ага, нас много… Из вас, грязных хивинцев, мы всегда шашлык делали. Делай, что приказывают.

Коричневая рука погладила кобуру маузера.

— Керосин что порох, говоришь? Порох огня не любит. Разок стрельну и все пойдет в преисподнюю: и твой вонючий каюк, и твоя душонка…

— Только не стреляйте! Только!.. — взвизгнул Тюлеген. — Только не надо. Мы погибнем… И вы погибнете, господин!

Красивые глаза его были полны овечьей мольбы.

— Ладно, — мрачно хрипнул сардар, — стрелять незачем. Но кинжал у нас найдется, молокосос и вякнуть не успеет… А ты, царь шампуров и мангалки, — обратился он к Тюлегену, — ты хвастался: «Знаю все. Знаю, где открывается и закрывается». Иди открой! И смотри не оброни огня. Еще с вами тут крылья спалишь.

— Не смей, Тюлеген! — крикнул Зуфар. — Ты что? Собака? У тебя вместо души пар, что ли?

Но Тюлеген пропустил его слова мимо ушей и пошел. Тогда Зуфар вытащил из кармана куртки спички и закричал:

— Видали? Чиркну — и…

Сардар в ужасе отскочил. Он напряг все силы, чтобы удержаться на самом краю палубы. Так было скользко.

Но Зуфар плохо знал своих противников. Едва заметным движением Тюлеген толкнул его под локоть, и коробок, шаркнув по железу, полетел в реку.

— Ах, ты! — заревел Зуфар и вцепился Тюлегену в горло.

Хрипя, шашлычник едва слышно бормотал:

— Не убивай… Не виноват я! Бог на небе — ад внизу. Да тише ты! Я не сам, я же из–под палки… Видишь, у него сто револьверов… Не противься! Спасай башку, дурак. Спусти бензин в реку. Они боятся тракторов, машин. Ты им не нужен. Жизнь оставят, денег дадут. Покажи, где? Я отвинчу. Тебе ничего не будет…

Тюлеген вызывал жалость. Такой он был весь несчастный. Красивое лицо его исказилось. Он чуть не плакал, и это было омерзительно. Червяк какой–то.

— Питпиликаешь перепелочкой, а от самого шакалом несет. — Руки Зуфара невольно разжались, и шашлычник отпрянул.

Осторожно ставя на железо палубы ноги, подошел сардар. Заиндевевшие усы его прыгали.

— Шепчетесь! — прокряхтел он.

— Милость аллаха! — заблеял совсем по–бараньи Тюлеген. — Не сердитесь, господин Овез Гельды!.. Клянусь, я уговорил его… Он сделает… Клянусь, все сделает… Только отблагодарите его…

Сардар забрюзжал:

— Ну! Пять червонцев? Ну! Десять? Начинай.

Как сожалел Овез Гельды, что здесь, на проклятом железном каюке, он один, без своих удальцов. Не пришлось бы ему тогда зря слова тратить…

Решение у Зуфара созрело. Спокойствие вернулось к нему. Удивительное спокойствие.

— Ладно. Что с вами поделаешь, — сказал он почти равнодушно и туманно добавил: — Лови, паук, мух, пока тебе ног не оторвали.

Овез Гельды не понял про паука и мух. Он был вполне удовлетворен ответом Зуфара, но деньги доставать не торопился. Он вообще не хотел больше разговаривать. Ветер вернулся и хлестал с силой прямо по лицу, слепил. Овез Гельды даже не понял, что почти тут же сделал Зуфар. Не понял ничего и Тюлеген, а когда понял, было уже поздно.

— Вы хотите, чтобы я показал вам… — заговорил примирительно Зуфар. — Показал бы вам… Я покажу. Вот только уберем…

Он склонился всем телом над ящиком с песком и взялся за него руками.

Такие ящики обязательно стоят на баржах для перевозки горючего. В них держат песок на случай пожара. Хотя какой там может быть пожар на бензовозе. Если загорится, то даже и мгновения не останется на размышления. Но такие ящики с песком расставлены повсюду и на бензиновых баржах.