Тени сгущаются

Лайла поморщилась. Команда. Само это слово говорило: она не одна. Но быть вместе – значит привязаться, а привязанность – штука опасная. В лучшем случае она все усложняет. В худшем – люди гибнут. Как, например, Бэррон.

– А ты бы предпочла, чтобы тебя в темноте проткнули ножом? – спросил капитан. – Вышвырнули за борт и сказали, что это был несчастный случай?

– Нет, конечно, – ответила она. В этом случае она бы знала, что делать. Драки – дело знакомое. А дружба? Как с ней быть? Она не знала. – Они, наверное, меня боятся, потому и не трогают.

– Одни, может, и боятся. А остальные уважают. И знаешь, – он шутливо ткнул ее в плечо, – кое-кому ты, может, даже нравишься.

Лайла застонала, Алукард усмехнулся.

– Кто ты такая? – спросил он.

– Я Дилайла Бард, – ответила она. – Лучшая воровка на «Ночном шпиле».

Обычно Алукард на этом и останавливался, но не сегодня.

– А кем была Дилайла Бард, пока не поднялась на борт моего корабля?

Лайла не сводила глаз с воды.

– Другим человеком, – ответила она. – И когда уйду, опять стану другой.

Алукард вздохнул, и они долго стояли рядом, глядя в туман. Он лежал над водой, размывая границу между морем и небом, но неподвижным не был. Он трепетал и клубился, перетекал и шевелился в такт движению волн.

Моряки называют такой туман пророческим – если долго смотреть в него, что-нибудь да увидишь. Или и вправду видения о будущем, или просто что-то примерещится – все зависит от того, что ты сам об этом думаешь.

Лайла, прищурившись, смотрела в туман и ничего не ждала – она никогда не отличалась ярким воображением. Но вдруг ей показалось, что в мутной пелене что-то мелькнуло. Зрелище завораживало, Лайла не могла отвести глаз. Тонкие пряди белой дымки превратились в пальцы, и вот уже из темноты к ней протянулась огромная рука.

– Значит, в Лондон. – Голос Алукарда, будто брошенный камень, разрушил видение.

Она вздохнула, и белое облачко дыхания поглотило остатки видения.

– Ну и что тут такого?

– Я думал, ты обрадуешься. Или огорчишься. Или рассердишься. Ну хоть как-то отреагируешь.

– С чего ты взял? – вскинула голову Лайла.

– Прошло четыре месяца. Мне казалось, у тебя есть веская причина убраться из города.

Она пристально посмотрела на него.

– А ты почему ушел?

Немного помолчав, он пожал плечами:

– Мир посмотреть.

– Я тоже.

Оба лгали или в лучшем случае говорили полуправду, но впервые ни один из них не стал допытываться. Оба повернулись спиной к воде и молча прошли через палубу, стараясь сберечь свои тайны от холодного ветра.

V

Белый Лондон

Даже звезды обрели цвет.

То, что он всегда считал белым, стало льдисто-голубым, а когда-то черное ночное небо заиграло бархатисто-лиловым – цветом самого темного синяка.

Холланд восседал на троне, глядя в небесную ширь, раскинувшуюся над сводами стен, и выискивал краски этого мира. Они появились недавно или всегда были здесь, припорошенные пеплом угасающей магии? По каменным колоннам, обрамлявшим тронный зал, карабкались зеленые пряди плюща, яркие и сочные, изумрудные листья возносились к серебристому лунному свету, а корни тянулись по полу и исчезали в спокойной черной глади провидческого бассейна.

Сколько раз Холланд мечтал об этом троне! Мечтал, как перережет горло Атоса, пронзит мечом сердце Астрид, вернет себе жизнь. Столько мечтал об этом… и в конце концов с врагами расправилась чужая рука.

Рука Келла.

Та же самая рука, которая пронзила железным прутом сердце самого Холланда и столкнула умирающее тело в пропасть.

Холланд встал на ноги, расправил тяжелые складки плаща, спустился с возвышения к зеркальной черной глади бассейна. Тронный зал был пуст. Он отпустил всех, и слуг, и стражу. Душа жаждала одиночества. Но теперь оно было недостижимо. Из воды, будто из окна, на него глядело отражение: зеленый глаз, казалось, плавал на поверхности, сверкая, как изумруд, а черный тонул в глубинах. Холланд словно стал моложе, но даже в молодости он не выглядел так, как сейчас. Цветущий и здоровый, ни намека на боль или смерть.

Холланд стоял неподвижно, но отражение шевельнулось.

Наклон головы, тень улыбки, зеленый глаз нырнул в черноту.

«Из нас получился хороший король», – прозвучали в голове слова.

– Да, – ровным голосом согласился Холланд.

* * *

Три месяца назад. Черный Лондон

Темнота.

Повсюду.

Длится…

…секунды, часы, дни.

И потом…

медленно…

рассеивается.

Наступают сумерки.

Ничто сменяется чем-то, сгущается, и вот уже появилась земля, и воздух, и мир между ними.

Мир, полный небывалой, невероятной тишины.

Холланд лежал на холодной земле. На груди и на спине, там, где его тело пронзил железный штырь, запеклась кровь. Сумерки вокруг странно затянулись – не пробивался дневной свет, не надвигалась ночная тьма. И давила тишина, тяжелая, будто полки, с которых много лет не вытирали пыль. Заброшенный дом. Тело без дыхания.

И вдруг Холланд вздохнул.