Тени сна

Прямо у входа громоздились друг на друге три сломанных полотёра и два пылесоса с побитыми кожухами и разорванными шлангами. По внешнему виду полотёров и пылесосов трудно было предположить, что они вышли из строя вследствие эксплуатации — искореженные корпуса наводили на мысль о стихийном бедствии, как-будто бытовые машины извлекли из-под обвала при землетрясении или извержении вулкана. Далее, выставленные в ряд вдоль стены, стояли новенькие, блестящие лаком на ручках, половые щетки и швабры, посередине комнаты высились две пирамиды ни разу не использованных оцинкованных вёдер, и здесь же на полу лежала стопка чистых джутовых мешков. А в самом дальнем углу у небольшого окна с запылёнными стеклами в кучу были свалены метлы. Судя по контрасту между состоянием бытовых машин и их исторических предшественниц, в гостинице зрел контрреволюционный заговор в сфере уборки помещений.

Переступая через тряпки и вёдра, Гюнтер подошёл к окну, поставил на подоконник сумку и поднял метлу. В отличие от половых щёток и швабр метлой часто и добросовестно пользовались прутья были основательно измочалены, ручка отполирована руками. И ещё метла была необычно лёгкой. Казалось, подбрось её, и она зависнет в воздухе.

Он легонько подбросил метлу на руке, и она действительно медленно, как пушинка, спланировала. Непроизвольный озноб пробежал по спине. Если верить в мистику, такая метла ночью притягиваясь лучами луны, или по какому-то там другому механизму чёрной магии, могла не только воспарить над землёй, но и нести на себе седока.

Гюнтер достал из кармана вчерашнюю веточку и сравнил её с прутьями метлы. Ветки были одного растения.

— Омела, — услышал он за спиной и резко обернулся.

В дверях, прислонившись к косяку и сложив на груди руки, стоял ночной портье. В своём неизменном черном, с иголочки костюме, белоснежной рубашке и галстуке. И Гюнтер мог поклясться, что, несмотря на отсутствие пятен и пыли на костюме, одежды после подметания улицы Петер не менял.

— Это омела, — повторил Петер. Он улыбался снисходительной улыбкой, глаза сквозь просветлённую оптику очков смотрели с ехидцей. — Паразит такой. На деревьях растет. Лучшего для метлы не сыщешь.

Гюнтер отвёл глаза в сторону. До сих пор он считал, что омелу называют ведьминой метлой только из-за внешнего сходства и её ветви для подметания не годятся. Но вот поди же ты… Он аккуратно положил метлу на место и почувствовал, что руки у него дрожат. Разрозненные факты, наконец, выстроились в четкую логическую цепочку. Омерзительнейшую до неправдоподобия. Только не показать этому самодовольному юнцу всей своей ненависти. Не расплескать её раньше времени…

С трудом сдерживая себя, Гюнтер повернулся и со сконфуженной улыбкой человека, застигнутого за неприглядным занятием, подошёл к Петеру.

— Омела, говоришь? — переспросил он треснутым голосом.

Петер ещё больше оскалился.

— Тогда, извини, — процедил Гюнтер, схватил Петера за лацканы пиджака и, подсев под портье, бросил его через себя на пол каморки.

Со страшным грохотом и звоном вёдра разлетелись в стороны, с сухим треском посыпались швабры и щётки. Гюнтер прикрыл дверь и вставил в дверную ручку половую щётку. Петер неуверенно ползал по полу на четвереньках, наощупь разыскивая очки. Гюнтер шагнул к нему и, когда Петер накрыл очки ладонью, с силой наступил на руку каблуком. Стекла очков хрустнули.

Петер заскулил, Гюнтер убрал ногу, но, не дав портье рассмотреть окровавленную ладонь, пальцем приподнял его подбородок и нанёс снизу страшный удар кулаком. Казалось, в этот удар он вложил всю свою ненависть и отвращение к ублюдкам, готовящим из младенцев бесовские снадобья.

Удар отбросил Петера спиной на метлы, и он так и остался на них лежать, судорожно втягивая разбитым ртом воздух и очумело щурясь на Гюнтера близорукими глазами.

— Так, значит, омела, — повторил Гюнтер, наклоняясь над портье. Его трясло от бешенства. Он взял Петера за галстук и подтянул его лицо к своему.

— Омела?!

— Т-т… т-та… — сквозь крошево зубов выдавил Петер. Он поперхнулся, закашлялся, и сгусток кровавой слюны, скользнув из рта по бороде, упал на белоснежную рубашку.

— Чьи это мётлы? Чьи мётлы, я спрашиваю?!

Петер невразумительно промычал и опять закашлялся.

— Чьи? Суккубы у тебя их тут на день оставляют?! А где твоя метла, суккуб Петер?

По лицу Петера промелькнуло недоумение.

— Ах, прости! Инкуб Петер! Тебе метлы иметь не положено! На метлах летают ведьмы, а не ведьмаки…

Лицо Петера посерело, он стал приходить в себя после удара. Сквозь плёнку бессмысленности в глазах проявился страх.

— Кто делает эти метлы? У кого ты берёшь книги?!

— Шне… — Шешу… — прошипел Петер разбитым ртом и замотал головой.

— Что?!

— Шне мшушу! — с надрывом провыл одними лёгкими Петер.

Гюнтер понял, что перестарался и сломал портье челюсть.

— Ах, ты не можешь! Не можешь сказать! За это тебя козёл подмажет! А серебряную пулю в живот хочешь? Или осиновый кол в зад?

Лицо Петера словно покрылось изморозью. Гюнтер неторопливо извлек «магнум» и подбросил его на ладони. Глаза Петера не отрываясь следили за пистолетом.

— Ну?