Тени Солнца

В сумерках за Андрэ пришли четверо, наименее пьяные из всех. Пленника под конвоем привели в штаб «Юнион миньер» и втолкнули в кабинет, где за столом сидел генерал Мозес — совсем не зловещего вида человек, больше похожий на пожилого клерка с седеющими на висках короткими волосами и в роговых очках. На груди у него красовались три ряда медалей, как на парадном мундире, пальцы утыканы перстнями с бриллиантами, изумрудами и рубинами. Почти все перстни — женские, с разрезанными обручами оправ, чтобы в них смогли влезть толстые черные пальцы.

На столе стоял небольшой деревянный ящик с надписью «Юнион миньер», выведенной черными буквами по трафарету. Генерал Мозес открыл крышку, вынул из ящика небольшой холщовый мешок и, развязав бечевку, высыпал на бювар горсть непрозрачных технических алмазов, тускло блеснувших в свете фонаря. Он задумчиво потыкал их пальцем.

— Сколько ящиков обнаружили на платформе? — спросил он, не поднимая головы.

— Один-единственный, mon généйral[11], — ответил один из конвойных.

— Ты уверен?

— Oui, mon général[12]. Я сам все обыскал.

Генерал Мозес достал из ящика еще один холщовый мешочек, высыпал его содержимое на бювар и заворчал от досады, увидев все те же серые камушки. Его ярость нарастала — из мешочка за мешочком сыпались только невзрачные технические алмазы. Горка камней на столе могла бы поместиться в кувшин объемом в пинту.

— Ты открывал ящик? — прорычал генерал.

— Non, mon général[13]. Он был запечатан, и печать осталась цела, вы же видели.

Генерал Мозес разочарованно буркнул, еще раз запустил руку в ящик и внезапно улыбнулся.

— Ага! Что это? — сказал он не без удовольствия, вытаскивая сигарную коробку из кедрового дерева с прилипшей к ней оберточной бумагой. Подцепив крышку ногтем, генерал расплылся в улыбке. Внутри, обложенные мягкой шерстяной тканью, переливаясь и преломляя свет фонаря во все цвета спектра, лежали ювелирные алмазы. — Замечательно, — пробормотал генерал. — Замечательно.

Он отодвинул гору технических камней в сторону, положил перед собой блестящий алмаз, затем по одному вынул из коробки оставшиеся, поглаживая и перебирая их в пальцах. Генерал причмокивал и тихо смеялся, пересчитывая их и раскладывая на столе.

— Замечательно, — повторял он. — Bon[14], сорок один, сорок два. Замечательно! Дорогие мои! Сорок три.

Внезапно он сгреб алмазы в холщовый мешочек и, затянув шнурок, засунул мешочек в нагрудный карман над медалями и застегнул пуговицу. Положив черные, усыпанные драгоценностями руки на стол перед собой, он взглянул на Андрэ. Его глаза — дымчато-желтые, с черными зрачками — за стеклами очков казались непроницаемыми и непостижимыми.

— Разденьте его, — сказал он голосом не более выразительным, чем глаза.

С Андрэ резко сорвали одежду, и генерал Мозес стал разглядывать его тело.

— Такое белое, — пробормотал он. — Почему оно такое белое?

Его челюсти стали нервно сжиматься и разжиматься, а на лбу выступили капельки пота. Он вышел из-за стола — маленького роста человечек, но с такой решимостью, которая увеличивала его почти вдвое.

— Белое, как личинки мух, которые кормятся на теле слона. — Он подошел вплотную к пленнику. — Ты должен быть жирнее, моя личинка, ты много ел. Должен быть жирнее. — Он погладил Андрэ бока. — Теперь уже поздно, моя личинка, — сказал он. Де Сурье съежился и от прикосновения, и от голоса. — Потому что слон смахнул тебя на землю, себе под ноги. Ты звонко лопнешь, когда он на тебя наступит…

Голос генерала звучал мягко, пот ручейками стекал по щекам, а безразличие в глазах сменилось ярким пламенем.

— Посмотрим, — сказал он, отступая. — Посмотрим, личинка моя, — повторил он и коленом ударил Андрэ между ног.

От удара тело пленника содрогнулось, плечи выгнулись назад. Боль раскаленной сталью прожгла низ живота. Внутри все сжалось в спазме, как при родах, по мышцам боль прорвалась в грудь и, добравшись до головы, взорвалась там белым огнем, на время ослепив.

— Держите его, — скомандовал генерал Мозес неожиданно визгливым голосом. Двое солдат привычно взяли Андрэ за локти и с силой опустили на колени, так что половые органы и низ живота оказались как раз на уровне генеральских ботинок.

— Вы сажали меня в тюрьму четыре раза! — Генерал Мозес ударил пленника ботинком.

От новой боли, прибавившейся к старой, Андрэ даже не смог закричать.

— А это за оскорбления!

Де Сурье почувствовал, как рвутся яички. От боли перехватило дыхание.

— А это за унижения!

Боль перевалила пик, и на этот раз Андрэ смог открыть рот и вздохнуть.

— А это за то, что меня морили голодом!

Сейчас он закричит. «О, как больно, Господи, помоги, дай мне закричать».

— А это за вашу белую справедливость!

«Ну почему я не могу закричать. О Господи, умоляю…»

— А это за ваши тюрьмы и Кибоко!

Удары сыпались один за другим, как капли дождя по жестяной крыше. Андрэ почувствовал, как в животе что-то разорвалось.

— Вот тебе, вот тебе! И еще, и еще!

Лицо генерала заполнило собой все поле зрения де Сурье, а голос и звуки ударов отдавались в ушах.

— И еще, и еще!