Тени стёртых душ (СИ)

Охренеть какое “спасибо” Kim Feel’у за песни, которые подарили мне вдохновение. Если желаете, читайте под них.

Kim Feel – 얼음요새; 필요해; Stay With Me; Fly To Your Dream; 변하지 않는 마음 [прим. “подходит Нацу, поймете при прочтении”]; 눈에 적시는 말; Cry; Pierrot (광대) [прим. “к заключительной части этой главы”]

_______________

Я вернулась, спустя месяц, за что извиняюсь (и на отзывы не отвечала — тем более глубоко извиняюсь). Вы у меня такие ми-ми-ми. Придаете своими словами столько вдохновения, что эта глава у меня рекордная по размеру — 14 страниц~~

Это, считайте, моя благодарность за вас, дорогие читатели.

Осталась одна глава.

И дождитесь ее, пожалуйста ;)

Это мой последний снег, Нацу.

Последний шанс замерзнуть человеком.

Медленно кружащаяся в воздухе пыль мягко оседала на мраморную кожу, разносясь по пространству шорохом истекающего времени. Умеренно дыша и опираясь о стену рядом, Люси неподвижно сидела перед все еще спавшим Нацу. Ловила стеклянными зрачками его дыхание, скользила по растрепанным прядям ярко-розового цвета и чуть улыбалась под нос. Прошло десять минут с тех пор, как она вернулась к нему, а сердце почему-то неустанно трепетало под костями, с треском разрываясь в ушах. Она совсем не хотела будить подопечного, потому как хотела ощущать живое сердце все дольше и дольше. Жаждала остаться с ним на годы, прислушиваясь к стуку, что эхом врывался в сознание.

Теплее сердца, как оказалось, ничего в этом мире не было придумано.

— Ты все время здесь сидела? — не раскрывая глаз, устало прошептал Нацу, прерывая ее мысли.

Он неловко приоткрыл один глаз, заметив, что та никак не отреагировала на его, казалось бы, внезапный вопрос. Усмехнулась чуть шире и медленно моргнула, продолжая сверлить его взглядом.

— Обычно на вопросы отвечают, — с толикой раздражения заметил он, затем вновь закрыл глаза и почесал затылок, — хотя тебе бесполезно это объяснять.

— Почему? — четко произнесла она вдруг.

— Ты же у нас «особенная», — зевнул и объяснился, — а таким правила не пиши, сами все придумают.

Люси хмыкнула, скривив рот, и тихо добавила:

— Придумать не придумала, — опустила взгляд, — но узнала то, чего не должна была.

— Что ты имеешь в виду? — удивился Нацу, вмиг повернувшись к ней. — Мое прошлое?

— Нет, — мягко улыбнулась она ему и выдохнула с опаской: — Свое.

Пыль плавно слетела с побледневших кистей рук, что с силой сжали одеяние. Дрожь в голосе звоном отдавалась, будто солнце в дождливый день. Проблесками шелестела в тишине разбитых душ.

— Значит, вспомнила, — скорее утверждал Нацу, прищурив глаза и горько вздохнув. — Не жалеешь?

— Я наконец-то смогла узнать, кем была и чем жила, — незамедлительно ответила она, подняв взгляд, — кто меня поддерживал, с кем я часто ссорилась и кого… — голос дрогнул. — Кого смогла простить.

— Простить?

— Знаешь, что держит души живых людей на земле?

Нацу медленно приоткрыл рот и неуверенно произнес:

— Грехи?

— Это не груз, а всего лишь копоть, что покрывает душу, — объяснила Люси и оперлась головой о стену, — а то, что заставляет душу очиститься от нее — прощение.

— То есть, ты умерла после того, как кого-то простила? — сухо с оттенком возмущения прошептал он.

— Да, — промолвила с усмешкой, — я погибла после того, как простила собственного отца.

Холод скреб по ребрам, пробирался под кожу, смешиваясь с остывшей кровью в давно посиневших сосудах. Он шипел на глупые надежды и громко кричал о том, что тепло — слишком сладкий дар солнца.

— Нацу, — прохрипела она сипло, заставив того удивленно на нее взглянуть.

Тело дрожало под давлением последних мгновений, а легкие разрывались от едкого привкуса атмосферы, пропитанной гнилью реальности и чересчур сухой пыли. Люси безмолвно плакала, ловя ртом этот протухший людскими сожалениями и ангельскими убеждениями воздух, от которого хотелось только задохнуться.

— Почему это все так тяжело?

Медленно закрыв глаза, она прикусила губу и, трясясь от боли, выдохнула.

— Быть человеком так тяжело, Нацу, — закрыла глаза, — так почему же мне настолько хочется им быть?

Надломлено произнесла и вздрогнула, когда почувствовала, что тот крепко ее прижал к себе, заставляя уткнуться носом в крепкую тяжело вздымавшуюся грудь. Она чувствовала его пламя в нескольких миллиметрах, оно заглатывало сердце, несносно ревя от томительного молчания.

И Люси не выдержала.

Навзрыд рассказывала о той прошлой девочке-мечтательнице, которая вырвалась на свободу, потеряв родителей;

которая наивно полагала, что ошибалась в некоторых людях;

которая любила солнце только лишь потому, что ее волосы имели схожий цвет;

которая терпеть не могла горький шоколад, потому что однажды ее заперли в комнате, оставив шоколадку на постели, а в это время ее мать умирала, воя и хрипя двумя комнатами дальше;

которая жила по-своему, но почему-то каждый раз ловила себя на мысли, что такое и жизнью-то не назовешь.

И теперь она кашляла, отчаянно цепляясь за плечи Нацу, глотая слова во всхлипах, заглушая звон в ушах сорванным дыханием и хриплым шепотом.