Тени таятся во мраке (СИ)

Отирая испарину с висков бурым от вездесущей дорожной пыли платком, Вадим предался невеселым размышлениям о ближайшем будущем. И чем дальше оснащеный мотором Даймлера костотряс уносил господина статс-секретаря от Царского села, тем мрачнее рисовались ему перспективы. Даже то, что Николай дозволил Банщикову лично отыскать и доставить во дворец адмироала Руднева, в данных обстоятельствах выглядело упущением Государя или же чудом неслыханного доверия с его стороны. Хотя, скорее, дело тут было не столько в отношении Николая к Вадиму, сколько в его сострадании к своей страдающей сестре.

«А мог бы ждать решения судьбы в караулке…

Столетием позже родится формулировочка: «Освобожден от занимаемой должности в связи с утратой доверия». Но это там, у нас, в эпоху гуманную и демократическую, — «освобожден». А здесь: раз-два и… «посажен». И ладно, если в крепость. Можно ведь запросто в виде какой-нибудь березки-липки прорости, после иной «посадки». Даже если из жалости к любимой сестренке он вдруг смилостивится, то прогонит с глаз долой «под надзор». Это уж, девять к одному. И прощай интересная, высокооплачиваемая работа с перспективами карьерного роста. В лучшем случае — «золотая клетка», как пожизненно невыездному, персональная «шарага» в Институте…

А если тут, при всей этой цветущей буйным цветом нероновщине, сказать кому, что во времена тоталитарной диктатуры «кГовавой ГЭБни» реально было восстановиться в должности по решению суда с выплатой зарплаты за время вынужденного отсутствия на рабочем месте и компенсацией «морального и физического», свезут тебя в Желтый дом, касатик. И всего-то делов…»

Глава 8

Глава 8. Точка невозврата

Царское Село. Александровский дворец, Санкт-Петербург 1–2 июня 1905-го года

Историческая «тайная вечеря» императорской четы и троицы иновремян проходила в той самой Восточной курительной. Изрядно пропахшая горьковатой отдушкой табака комната хранила в трещинках резного потолка подробности многих судьбоносных бесед. Но их нюансы и тайны никогда не входили из пределов ее притенного, интимного мирка, ограниченого четырьмя стенами, укрытыми сверху донизу роскошью персидских ковров и коллекциями холодного оружия всевозможных размеров и причудливых форм. Доспехи, бунчуки, кальяны, индийские столики, уютные турецкие оттоманки с подушками вместо спинок, украшенные самоцветами и филигранной резьбой серебряные и золотые сосуды органично дополняли интерьер, будто сошедший по повелению Императора Александра III в пригород Северной Пальмиры с волшебных страниц «Тысячи и одной ночи».

К удивлению Василия, с которым Вадим успел переброситься парой фраз и ввести в курс дела, в первые минуты Государь не выказывал ни беспокойства, ни раздражения. В печальных глазах его читалась лишь глубокая, отрешенная усталость. Но это, пожалуй, было наихудшим из всего, что можно было ожидать в подобных обстоятельствах.

«Паршивые дела. Или уже все решил и сострадает нам и себе из-за того, что намерен сделать, или пребывает в полном ауте, и любое наше неверное слово может обрушить ситуацию в один момент. Картина Репина «Не ждали».

Спасибо, Вадик. Удружил ты нам, скот крупнорогатый, парнокопытный. По полной программе. И главное вовремя. Но с тобой — потом. Сейчас надо выкручиваться. Только бы вы оба чего-нить не ляпнули. И за студента меньше опасений, чем за Петровича. Этот упертый правдоруб завсегда может выдать начальству по первое число, не подумав о неизбежных последствиях…

Боже, с кем я связался!? Один — трепло. Другой — отморозок. Дали бы мне, засранцы, еще хоть месяцочка три спокойно поработать, все и без нас покатилось бы по наклонной плоскости в верном направлении. Так — нет! Надо было в дерьмо по уши залезть…»

— Итак, господа, наконец-то мы все в сборе и можем поговорить никуда не торопясь. Вполне откровенно, я надеюсь, — сделав ощутимый акцент на последнем слове, Николай задумчиво полуприкрыл глаза, нарочито неторопливо раскуривая вставленную в длинный мундштук папироску, — Мне хотелось собрать вас всех вместе еще в самые первые дни по окончании военных действий. Но если человек предполагает, то Господь, как известно, располагает. Все время вмешивались разные иные резоны. То мой спонтанный вояж в Порт-Артур и Владивосток, то неотложные дела у Василия Александровича за границей, то срочное сопровождение заболевшего кайзера в Варшаву, а затем ежедневные поездки Михаила Лаврентьевича к сыну Юсуповых в течение почти двух недель.

Но там, где не нашлось четырех месяцев, может хватить нескольких часов. Полагаю, на то была Божья воля, чтобы наша встреча состоялась именно сегодня, и именно после того, как нынче утром я был до глубины души потрясен рассказом моей сестры.

Вы, конечно, понимаете, о чем речь, и успели обсудить сложившуюся ситуацию, не так ли? Что Вы можете сказать нам по этому поводу, любезный Всеволод Федорович?