Тени у порога

Трайнис молчал. Роман смутно видел, как он наклонил голову и сказал негромко, едва слышно на таком расстоянии:

— Наверное, сложно будет идти — свет ослепит.

— Что? — не понял Вадковский. Фонарик для того и создан, чтобы светить.

Он был рад неожиданной остановке. Можно перевести дух. Руки ныли, особенно правая. В горле пересохло. Перед походом все согласились тратить запасы только в крайнем случае и не поодиночке.

— Посветить бы, — повторил Вадковский. Привалился к жесткой коре, глотнул пересохшим ртом. В горле сразу нестерпимо зачесалось и Вадковский закашлялся.

— Лядов сделал точную копию вещей, — донесся негромкий голос Трайниса. — Все по-честному. Батареек хватит на три часа.

Тесак в руках потяжелел. Вадковский рукавом вытер потный лоб. Вот так. Пусть все будет как в XX веке, как в жизни. Роман почувствовал, что шутить не получается даже про себя. Он удивился этому.

Одна смутная вертикальная полоска шевельнулась и стала приближаться под аккомпанемент усталых шагов.

— Давай я буду зарубки делать. — сказал Лядов. Дышал он тяжело и поверхностно полуоткрытым ртом.

— Не сейчас. Я приноровился. — Вадковский тяжело оттолкнулся от ствола — трудно было прерывать краткий отдых.

— Хорошо. Я тебя подменяю первым, — сказал Лядов. Ссутулясь, он закинул сумку за спину и направился к Трайнису.

— Идемте, — сказал Гинтас. — Пока еще хоть что-то видно. Рома, я буду выбирать деревья пореже.

Они поспешно двинулись дальше.

Трайнис сразу взял максимальный темп. Вадковский заметил, что теперь даже Лядов не поспевал за ним — споткнулся пару раз. Или действительно уже слишком темно? Как Гинтас умудряется ориентироваться? Вадковский сообразил, что сам он качество зарубок давно проверяет на ощупь, а пишет вообще наугад. Трудно будет по вихляющимся меткам с неясными царапинами повторить маршрут в обратную сторону.

Он остановился и с беспокойством оглянулся. И почти ничего не разглядел позади. Глазам уже не хватало света, чтобы разобрать цвета. Пройденный путь представал смутно угадываемыми бесплотными вертикальными формами, висящими в темном воздухе.

Тропы за ними в траве никакой не осталось. Вечному молчаливому и чужому лесу было все равно, идут по нему люди или нет. У леса, наверное, есть более важные, сугубо лесные заботы. «Вечернего тумана нет», — вдруг пришло в голову Роману.

Он повернулся лицом к движению — и у него ушло в пятки сердце. На тропинке впереди никого не было.

Вадковский ринулся вперед — откуда силы взялись — держа тесак на отлете, чтобы не напороться, чего доброго, споткнувшись. Земля упруго поддавала в пятки. Два силуэта через несколько секунд вновь показались на фоне четко видимых стволов. Отлегло от сердца. Постой-ка, там светлее? Что там?

— Гинтас! — крикнул Вадковский. — Там что-то впереди.

— Молодец, — отозвался Трайнис и, не оборачиваясь, хлопнул ладонью по стволу. Дерево не прозвучало, как будто он приложился к камню.

Вадковский подскочил к обозначенному дереву. Кажется, эта зарубка получилась хуже всех. Работая, Роман вертел головой назад и вперед, сравнивая. Ну точно, впереди светлее. Молодец Гинтас, он будто знал, и поэтому спешил до темноты. Вадковский ощутил прилив сил, нацарапал «129», торопливо нарисовал стрелку вправо и помчался догонять уходящих. Догнал быстро. А может быть, просто все легче и легче становилось бежать под уклон.

Силуэт Трайниса вдалеке похлопал по громадному, в пять обхватов, покосившемуся Пизанской башней дереву.

Вадковский сделал еще одну зарубку. Эту зарубку делать было удобно — дерево словно специально наклонилось к нему.

Теперь можно было не сомневаться, что впереди в чаще что-то есть. На бегу Вадковский попытался засвистеть, но лишь зашипел, и почувствовал, как треснула губа.

Крутой безлесистый спуск, почти обрыв, открылся сразу. И гаснущий закат за обрывом. На стоящих у самого края стволах лежал тающий красноватый свет.

Только что перед тобой была бесконечная колоннада гигантских деревьев, как вдруг за очередным стволом словно глухая стена упала наружу, показалось, ветерок коснулся разгоряченной щеки, не сразу затормозили ноги, упорно и тупо бежавшие последние два часа...

Они стояли над утонувшей далеко внизу в слоистом тумане чащей, убегающей к горизонту. Низины терялись в чернильной мгле, холмы седыми макушками возвышались над морем мрака. Запад был чуть бледнее остального неба. Местное солнце погасло у них на глазах. Вдалеке, на горизонте, угадывались неясные нагромождения — то ли скалы, то ли застыли на ночь низкие облака. Звезды над головой дрожали привычно и колко, только созвездия были незнакомые. Если вообще были кем-то когда-то названы.

— Успели, — сказал Вадковский и с усилием разжал ладонь. Скрюченные на рукоятке тесака пальцы свело. Ладонь сильно саднило, но он не посмотрел, что там с кожей.

Трайнис и Лядов побросали поклажу, подошли к краю.

Они молча смотрели на медленно тающую в ночи Камею — планету, запрещенную для праздных посещений, но почему-то не охраняемую. На сколько хватало глаз с такой высоты — на поверхности планеты под ними до самого горизонта не было ни одного огонька.

* * *