…— Герман Казимирович, да рассказывайте наконец, — я никак не могу вырваться из плена нахлынувших воспоминаний, — как семья, работа?
— Какая там работа? — бодро, но, как мне кажется, с чуть заметным оттенком грусти произносит бывший начальник погранзаставы. — Четвертый год, как проводили в запас. Теперь вот с внуками воюю. Погостил у старшей дочки в Кременчуге, надумал в Куйбышев на недельку махнуть. Помнишь мою Верку? Ну да, куда тебе было обращать на нее внимание, она тогда сопливой девчонкой по лужам бегала. Сейчас, наверное, и не узнал бы. Вышла замуж за инженера-конструктора. Двух внуков подарила. Сережка на будущий год в школу пойдет, а Василек пока под стол пешком ходит. Ох, будет меня донимать ушастик: «Деда, ласказы, как ты с Саликом диверсантов ловил»…
…— Ладно, что это я все о себе да о себе — не за этим пришел. Рассказывай, как ты живешь, как работается.
В общих чертах и без особого энтузиазма я описываю свои трудовые будни — оперативки, летучки, командировки, но довольно быстро скатываюсь непосредственно на дело Моисеева. Никому еще я не объяснял эволюцию версий по цепочке от начала до конца, и сейчас, переходя от одного звена к другому, по молчаливой реакции внимательного и беспристрастного слушателя пытаюсь определить, какое впечатление производят на него мои доводы.
Время от времени Герман Казимирович одобрительно покачивает головой. Когда я возвращаюсь к встрече с Серовым, полковник впервые прерывает меня:
— Насколько я сумел разобраться в твоей теории, парень попал, так сказать, в «зону риска».
— Пожалуй, вы правы, — соглашаюсь я.
«А ведь действительно, с Дмитрия глаз нельзя спускать. Вопрос, где взять столько людей!..»
…— А где находился Тюкульмин в ту ночь, когда убили таксиста? У него было, как вы выражаетесь, алиби?
— Мать Тюкульмина утверждает, что вечером восемнадцатого Анатолий из дому не выходил. Правда, около одиннадцати часов она пошла спать…