Тени в лабиринте

Из приоткрытой форточки тянет холодом, сквозь запотевшие изнутри оконные стекла невозможно ничего рассмотреть, кроме густого сине-черного ноябрьского неба. Включив свет, иду на кухню и зажигаю конфорку. Поставить на плиту чайник, с водой я не успеваю — требовательно звонит телефон. Стараясь не наступить на путающегося под ногами Филимона, проделываю обратный путь, утешая себя мыслью, что если бы не научно-технический прогресс, то сейчас в мою дверь стучал бы взмыленный курьер с рукописной депешей.

Ну конечно! Знакомый голосок.

— Лева, ты откуда свалился в такую рань?

— Так это все из-за часовых поясов, товарищ майор. В семь вылетел, в шесть прилетел. Только что получил багаж и сразу на связь.

— А что в багаже?

— Личные вещи инспектора Чижмина, не представляющие оперативного интереса.

Разбуди Леву среди ночи, он и тогда найдет повод пошутить.

— Так-таки я тебе и поверил! А в загашнике ничего не припрятал?

Чижмин довольно пыхтит в трубку.

— Имеется одно сообщение. Докладывать?

— Я что-то не пойму, Лева, мы теперь постоянно будем общаться по телефону?

— Намек понял, Александр Яковлевич.

К приходу Чижмина я завариваю чай и на скорую руку привожу себя в порядок, гадая, какой еще сюрприз собирается преподнести лейтенант.

При появлении Левы непроизвольно возникает ассоциация с полярником, отбившимся от экспедиции: пушистая шапка, распахнутое пальто на меховой подкладке, свисающий до колен шерстяной шарф. Для полного эффекта не хватает разве что унт с декоративной оторочкой.

С видимым облегчением высвободившись из своей экипировки, Чижмин присаживается к столу, потирая уши и осторожно откашливаясь. Я молча слежу за его манипуляциями.

— Сутки на акклиматизацию подкинете? — помешивая ложкой чай, инспектор хитро поглядывает на меня сквозь выпуклые линзы очков.

— В зависимости от важности доклада.

— Новость сенсационная и, что называется, с пылу с жару. Знаете, куда направил свои стопы почтенный директор зверосовхоза? В наши края!

— Дифференцируй, Лева, — говорю я, чувствуя, что моя гипотеза относительно появления мнимого Ферезяева в Верхнеозерске начинает подтверждаться. — Дифференцируй! Что значит — в наши края, когда это произошло и откуда такая информация?

С видом художника-дизайнера, выкладывающего из множества составных частей мозаичное панно, Чижмин описывает увиденное и услышанное им за истекшие сутки. Изложение сопровождается краткими комментариями и небольшими лирическими отступлениями, что не очень-то соответствует духу и букве официального отчета, зато позволяет воочию представить картину происшедших событий.

На след ушедшего в бега директора «Прогресса» удалось выйти сотрудникам новосибирского линейного отдела милиции, которые проделали титаническую работу, опросив сотни бригад проводников. Вчера вечером кропотливый труд увенчался успехом — проводница поезда «Новосибирск — Одесса» Галина Круглякова опознала на фотографии пассажира, который ехал в ее вагоне. Круглякова сообщила, что мужчина, взяв билет до Одессы, трое суток практически не покидал своего купе, а утром восемнадцатого октября незаметно сошел с поезда либо в Верхнеозерске, либо в Красном Куте — за одну остановку до Верхнеозерска. На расспросы удивленной проводницы сосед Ферезяева по купе ответил, что тот объяснил свое неожиданное решение желанием повидать фронтового товарища.

— Такие вот пироги, — резюмирует Чижмин, приканчивая третью чашку чая.

Да, пироги отменные, с острой начинкой… Утром восемнадцатого… О совпадении здесь не может быть и речи.

— Соображаешь, какой значимости данные ты привез? Молодчина!

— Фактик действительно валит с ног, — невозмутимо произносит Лева. — Есть еще кое-что по поводу «технологии» хищений.

— Выкладывай.

В течение десяти минут Чижмин поясняет, с помощью каких ухищрений с территории зверосовхоза вывозилась и по дороге до железнодорожной станции «испарялась» определенная часть груза. Для такого старого зубра, как Антон Васильевич, информация несомненно представляла бы профессиональный интерес, я же не хочу раздваивать внимание, поэтому улавливаю на слух только обрывки фраз типа «криминал — он и в Африке криминал…», «неопровержимое доказательство вины…», «Перцовский попросту не мог не знать этого…»

— Лева, переведи дух, — вклиниваюсь я наконец в монолог. — Сделаем так: я сейчас еду в управление, а ты составь рапорт и до обеда можешь отдыхать. Потом, возможно, понадобишься.

— В каком амплуа? — живо интересуется Чижмин.

— В качестве говорящего вещественного доказательства, если не хватит прочих аргументов для начальства, — шучу я.

На площадке переходного яруса третьего этажа напротив лифта вижу Конюшенко, беседующего с пожилой женщиной в форме — инспектором по делам несовершеннолетних. Заметив меня через натянутую между пролетами стальную паутину, Антон Васильевич вежливо обрывает разговор. Напористое рукопожатие.

— Как настроение, угрозыск?

— Спасибо, вашими молитвами.

— Жалуется Лидия Викторовна, смотр у них сегодня, а шефы опять подвели. Ты ведь в курсе?

— Мне только проблем Лидии Викторовны недостает.