Тени забытой шестой (СИ)

Он зыркнул на меня из-под надвинутого на лицо капюшона, сверкнув фанатичной голубизной глаз, и поджал губы.

— Вы видели, что она сотворила на площади?

Я кивнул.

— Не-чудо.

— Люди думают, что чудо, — не согласился он. — А людская вера может быть страшнее всех колдунов, вместе взятых. Город ликует и превозносит новую заступницу. Ни один суд не вынесет ей справедливого приговора…

— Нам не нужен суд, — перебил я его. — Судьей ей будет Единый, а мы станем исполнителями Его воли. Вот и все.

Тут появился дворцовый церемониймейстер и торжественно сообщил, что светлая вояжна Ланстикун готова принять в своих покоях фрона Тиффано. Можно подумать, я просил ее об этом…

К счастью, мои опасения не оправдались. В дворцовых покоях Шестая была не одна. Вокруг нее суетилось несколько служанок, под чутким руководством портного увешивая светлую вояжну чем-то невообразимо воздушно-кружевным, а знакомый мне сапожник Кляйвице заламывал в отчаянии руки и причитал, что хрусталь не выдержит.

— Что?!? — рявкнула она, отталкивая от себя служанку и хватая несчастного башмачника за шиворот. — Намекаете на мой вес? Да я вас сгною!..

Кружевной рукав лопнул булавками и сполз, открыв… хм… округлое плечо. Я не поверил своим глазам. Она… поправилась?..

— Хрусталь… он… хрупок… его не закалишь!.. — полузадушенно пискнул бедняга. — Золото! Давайте сделаем золотые туфельки!

— Я хочу хрусталь! Или сожру чью-то голову на завтрак!

Я не выдержал и вклинился между ними.

— Ваша светлость! Немедленно прекратите! Вы ведете себя как базарная торговка!

В комнате сделалось так тихо, что можно было услышать щебет птиц в дворцовом парке за окном. Служанки застыли, смертельно бледные, Кляйвице был на грани обморока. Бешеный взгляд серых глаз окатил меня ледяной яростью, но я сурово сдвинул брови и заявил:

— Смирение, ваша светлость, смирение. Иначе не видать вам благословения на брак. Кстати, вы поститесь? Или жрете головы на завтрак, обед и ужин? То-то я смотрю, вы поправились…

Конечно, это было глупо. Крайне глупо было злить ее, но я не смог отказать себе в таком удовольствии. Однако, когда она свистящим шепотом приказала всем убираться вон, и мы остались одни в комнате, я пожалел о своей глупости. Соблазн сомкнуть руки на горле мерзавки и задушить ее был слишком велик. Шестая стояла у окна, ее заливало щедрое полуденное солнце, превращая всю фигуру в пылающий ореол света, на который было больно смотреть.

— Смирение? — ее голос зазвенел в воздухе, откликаясь странным эхом в пустоте, поселившейся у меня в сердце. — Это вам, фрон Тиффано, придется научиться смирению. Или за ваши уроки кровью заплатят все, кто вам дорог. Еще раз откроете рот в присутствии моих подданных…

Я не дал ей договорить. Шагнул вперед и дал пощечину.

— Это за гвардейцев.

Она зашипела разъяренной кошкой и хотела вцепиться мне в лицо, но вместо этого схватилась за грудь, беспомощно царапая тонкое кружево и разевая рот. Я ощущал священную бесконечность в ее груди так ясно, как будто она была у меня в руке. Сжать пальцы — и Шестая задохнется. Гадина издохнет. Нельзя. Не сейчас. Чуть ослабив мысленное усилие, я схватил дрянь за патлы и потащил к кровати. Демон, а она и вправду поправилась!

Невозможно двигаться и держать контроль, чем мерзавка и воспользовалась, отчаянно царапая мою руку и извиваясь ужом. Но я швырнул ее на постель и снова мысленно одернул поводок. Шестая захрипела. Я прикрыл глаза, пытаясь успокоиться. Зря. Ох как зря. Нельзя было ее злить, нельзя. Иначе весь план полетит коту под хвост. Успокоиться. Не давать воли чувствам.

Я открыл глаза и заговорил:

— Я могу вас убить. Прямо здесь. Никто не успеет мне помешать. Но я смирился с тем, что вы нужны Ордену Пяти живой. Смиритесь и вы. Вам придется терпеть меня, если хотите получить благословение на брак и сохранить ваши тайны. Ваши и вашего брата.

— Я…тбя… кзл…пскта…злд…ня…

На ее бледной щеке алел след от пощечины, волосы растрепались, оторванный кружевной рукав с булавками валялся на полу, плечо сверкало мраморной белизной, а голое колено так и манило задрать подол юбки еще выше… Я отвел взгляд и добавил:

— Не злите меня, ваша светлость, и не провоцируйте, а то некому будет спасать мир. Если будете хорошо себя вести, обещаю, освобожу вас… от поводка.

С этими словами я ретировался. Торопливо, наплевав на сохранение всякого достоинства, так как понимал, что могу и не сдержаться. Грохот чего-то тяжелого, что полетело в захлопнувшуюся дверь, убедил меня, что я поступил правильно. В коридоре ждали служанки и портной, а бедняга сапожник сидел на диванчике, закатив глаза и приложив ладонь ко лбу. На полу валялись разбросанные эскизы.

— Думаю, что светлую вояжну лучше пока не тревожить. Она сильно не в духе, — сказал я им. — Можете быть свободны.

Их словно ветром сдуло. Я наклонился и поднял рисунки. Работа Милагрос. Эскиз изящных туфелек на высоком тонком каблуке, переливающихся хрустальным блеском на свету. Она всерьез собирается вот в этом идти под венец? Да она совсем кукукнулась…