Тени заезжего балагана

– Давай помогу, – улыбнулась Уми и протянула руку за корзинкой. Томоко безропотно отдала её, хотя в любой другой день наверняка стала бы артачиться и говорить, что «не пристало господской дочери рыбу с рынка таскать». Похоже, вид сгоревшего святилища и впрямь очень расстроил домоправительницу.

Сан смерил подошедшую женщину напряжённым взглядом, и Уми, покосившись на него, чуть заметно покачала головой. Томоко не могла видеть ёкая, но была одной из немногих, кто знал о способностях Уми. Живя с человеком под одной крышей столько лет, тяжело держать что-то в секрете.

– Подумать только, я же вчера заходила туда, чтобы переброситься словечком со стариком Кодо́! – принялась тараторить Томоко. – Ты его не знаешь, он каннуси[4] из святилища Поющих Сверчков. Иногда Кодо лично приходил сюда, чтобы присмотреть за святилищем, – так давно оно без хозяина, всё никого туда назначить не могли. Так вот, он сказал мне, что…

Уми довольно быстро потеряла нить рассуждений Томоко. Она то пускалась в пространные объяснения, то, наоборот, едва упомянув о чём-то, тут же перескакивала на другое. Но вся суть истории Томоко сводилась к тому, что в сгоревшее святилище Речного Покоя только вчера назначили нового каннуси, но вступить в должность он так и не успел. Да и само святилище Томоко было жалко чуть ли не до слёз – оно было одним из самых старых в Ганрю, и, даже если у города найдутся деньги, чтобы отстроить его заново, оно уже никогда не будет таким, как прежде.

Наконец, когда женщины добрались до ворот усадьбы Хаяси, запас красноречия Томоко иссяк. Распрощавшись с Уми в коридоре, домоправительница быстро разулась и поспешила на кухню, где тут же принялась распекать за нерадивость одну из служанок.

Стоило Уми оказаться дома, как зуд на предплечье тут же стих, и до поры она напрочь о нём забыла. Она медленно побрела к себе, на второй этаж усадьбы – старого дома со слегка замшелой черепичной крышей. Всё, чего сейчас хотела Уми, – это проспать мёртвым сном по меньшей мере до обеда.

Но не успела она оказаться на лестнице, как навстречу выскочила девочка лет шести. Чёрные блестящие волосы не доходили ей до подбородка, а от яркого цветочного узора на кимоно рябило в глазах.

– Вернулась, наконец, – проворчала она, смерив Уми недовольным взглядом. Голос у девочки был довольно низким, а манера говорить больше оказалась бы под стать взрослой и умудрённой годами женщине, но никак не ребёнку.

Ничего удивительного в том, однако же, не было. О-Кин – именно так звали любительницу ярких кимоно, – была не человеческим ребёнком, но дза́сики-вара́си: домовым духом, охранявшим усадьбу Хаяси и всех его обитателей. О-Кин очень не любила, когда кто-то из обитателей усадьбы исчезал из-под её пригляда надолго. И потому ёкай всякий раз принималась ворчать на Уми, стоило той только показаться после очередной смены в игорном доме.

Но сегодня настроение домового духа оказалось омрачено появлением нежданного гостя, который, учуяв более сильного ёкая, тут же спрятался за Уми.

– Кого это ты притащила в дом О-Кин? – нахмурилась ёкай и наклонилась, чтобы разглядеть Сана получше. Бедняга чуть не трясся от охватившего его страха, но всё же взгляд О-Кин выдержал стойко.

– Пф, слабак, – махнула рукой дзасики-вараси, и напряжение на её хорошеньком, почти что кукольном личике сменилось скукой. – Даже неинтересно.

– Он не для твоего интереса здесь, – устало проговорила Уми. Она обошла вставшую посреди лестницы О-Кин и поднялась к себе. – Это Сан, и пока он поживёт у нас.

Уми очень надеялась, что О-Кин не станет задирать Сана и даст ему отсидеться в усадьбе спокойно хотя бы несколько дней. Терпимостью О-Кин не отличалась: если что-то было ей не по нутру, она начинала пакостить – то огонь в очаге не даст разжечь, то посреди ночи устроит во всём доме жуткий сквозняк. И длиться это могло до тех пор, пока гнев О-Кин не утихнет – или пока её не умаслят подношением в виде чарочки саке, которую Уми каждое утро выставляла на небольшой домашний алтарь.

Заметив, как поджала губы О-Кин, Уми поняла, что теперь одной чарочкой дела явно было не решить и придётся попросить целый кувшин вина из личных запасов отца. Но усмирением домового духа Уми решила заняться позже – сейчас она чувствовала себя настолько обессиленной, что с трудом переставляла ноги.

Смерив Сана презрительным взглядом, О-Кин поспешила следом за ней. Она умудрилась проскользнуть в комнату ровно в тот момент, когда Уми как раз закрывала раздвижные двери. Став бесплотным, Сан просочился следом и тихонько скрылся за створками стенного шкафа, воспользовавшись тем, что на него никто не обратил внимания.

– О-Кин, я очень устала сегодня, так что давай поговорим позже, – не дав ёкай и рта раскрыть, проговорила Уми.

Она выложила кобуру с револьвером на низенький столик, переоделась и начала было расстилать футон, но О-Кин уселась прямо у неё на пути и проговорила самым елейным голоском, на какой только была способна: