Тени «Желтого доминиона»

– Народ у нас добрый, отзывчивый, – Агали Ханлар пожал плечами. – Да вот только басмачи больно измывались над конгурцами. Свежо все в памяти…

Как-то поздним осенним вечером притащился к супругам дряхлый старик. Отдышавшись, прошамкал беззубым ртом:

– Лет семь назад моя сестра потеряла своего единственного сына… Сестра все не могла по-человечески справить сыну поминки. У бедняка, если мешок найдется, зерна нет, зерно появится – мешок не найдется. А тут колхоз помог. Завтра решили поминки справить. Приходите, помяните нашего родича.

Утром следующего дня Аннамет собрался пораньше, чтобы помочь в приготовлениях к поминкам, но Байрамгуль вдруг раздумала.

– Ты уж сходи один, – сказала она мужу. – Одного безносого и на десять аулов много, а тут два безносых в один дом придут.

В душе он согласился с женой, пошел один. Старики обрадовались Аннамету – его ранний приход оказался кстати. Кто-то из родичей, обещавших помочь, заболел, и Аннамет с охотой взялся за дело – носил воду из речки, мыл казаны, соорудил под ними очаг, развел огонь, и в полдень, после прихода аульчан, поминальную баранью чорбу уже разливали по большим деревянным чашкам, разносили гостям. Аннамета сменил какой-то разбитной парень с черпаком и, налив ему доверху чорбы в большую пиалу, выдолбленную из тальниковой коряги, сказал:

– Иди, брат, отдохни, – парень кивнул на сидевших вблизи двух мужчин. – Садись вон с ними, поешь.

Аннамет, поставив пиалу на домотканый дастархан, посередине которого лежали куски разломанного чурека, присел на кошму. Произнеся традиционный зачин «биссмила», протянул руку за хлебом и молча принялся за еду. Он не заметил, как один из сидевших рядом мужчин поднялся, перешел в глубь двора и подсел к другой группе, разместившейся под развесистым тутовником. Аннамет осознал это попозже, когда подали чай и он попытался заговорить с оставшимся – парнем лет двадцати. Тот не ел, а больше буравил глазами Аннамета, который, сразу же почувствовав на себе взгляды парня, подумал: «Потешно… Поди, никогда с таким уродом не сидел. Вот и разглядывает».

– Да озарится светом загробный мир усопшего, – благочестиво произнес Аннамет слова из Корана. – На каком году жизни пред ним отворились врата Аллаха?

– Мовлям был чуть старше меня, – задумчиво ответил парень. – Обидно, что не своей смертью умер бедняга. Погиб. И убил его такой же… – Глаза юноши вспыхнули гневом, на скулах взбугрились желваки.

Тугой ком обиды подступил к горлу Аннамета, мешая дыхнуть, но он тут же подосадовал на себя. Как мог запамятовать об этой нашумевшей в Каракумах истории? Как мог забыть?!

Аннамет поднялся и, словно побитый, вышел со двора. Вслед он слышал, как озорной мальчишеский голос бросил:

– У-у-у, калтаман[18] безносый!

Взрослые прикрикнули на мальчишку, но ничего этого не слышал Аннамет, терзавшийся лишь одной мыслью: «Когда это кончится, когда?» Он не винил никого, кроме себя одного. На другой день Аннамет отыскал Агали Ханлара, отозвав его в сторонку, сказал:

– Спасибо тебе, уважаемый Агали, что приютил, хлебом-солью поделился…

– Ты не меня, советскую власть благодари…

– Говорят, заику выслушай до конца, – криво усмехнулся Аннамет. – Видать, не жить мне в вашем ауле. Не съехать ли мне отсюда? Я сам виною всему и никого в том не виню…

– Погоди, – добродушно забубнил Агали Ханлар. – Не горячись! Я знаю, что случилось на поминках… Пойми и ты… Басмачи так осточертели дайханам, что иные ненависть к ним вымещают на тебе. Одни потеряли отца или брата, другие сына или дочь… Такое не скоро забывается.

– Поэтому будет лучше, если я уеду из Конгура.

– А куда? Да ты во всей Туркмении не найдешь аула, уголка, где бы люди не проклинали басмачей. Да и разве от себя спрячешься?

Шли дни… К Аннамету иногда из Ашхабада наведывался Чары Назаров, и они, оседлав коней, то выезжали в горы, то скакали в степь, простиравшуюся на подступах к Каракумам. Конечно, туркменские чекисты и без Аннамета знали многое о затаившихся буржуазных националистах, крупных баях и родовых вождях, подогревавших басмаческое движение. Но после каждой встречи с ним Назаров мог уточнить кое-какие недостающие факты, детали, которые помогали прояснить общую картину, нащупать сеть вражеских агентов, от которых шли нити к Эшши-хану, Джунаид-хану и дальше – к Мадеру и Кейли.

Однажды во время такой прогулки Аннамет был необычно сумрачен и хмур. Нервный серый конь под ним, словно чувствуя состояние седока, часто сбивался с шага.

– Что такой невеселый, Аннамет? – спросил Чары Назаров.

– Что, улыбаться прикажешь перед смертью? – Аннамет резко вскинул брови. – Я умираю всякий раз, когда ты приезжаешь. Я больше ничего не знаю – все рассказал. Теперь меня осталось в расход пустить…

Чары Назаров чуть опешил и, не совладав с собой, крикнул:

– Не мели глупостей, Аннамет! Тебе же объявили про амнистию.

Аннамет не проронил в ответ ни слова, но когда молчалие стало невыносимым, Аннамет заговорил первым: