Тени «Желтого доминиона»

Его острый хищный кадык, обтянутый сухой и желтой, как пергамент, кожей, перекатывался шаром. Дышал он шумно и учащенно, будто после бега, и Стерлигов сам не мог понять, отчего вдруг поперхнулся собственной слюной и закашлялся с надрывом, долго и мучительно, словно кто-то сдавил ему горло цепкой сильной рукой.

Месть

На 1 января 1930 г. в Узбекистане, Туркменистане и Киргизии имелось всего 11 банд… Басмачеством были в основном поражены Ферганская долина и Ташаузский округ…

В период февраля – июня активизация басмачества сопровождается появлением 14 новых банд, производящих ограбления государственных и кооперативных магазинов, колхозов и террористические акты против совпартработников и кишлачного актива. Во главе становятся бывшие курбаши, активизировавшиеся в связи с общим обострением классовой борьбы…

Близость к закордонным басмаческим центрам (Ибрагим-бек, Фузаил Максум, Утан-бек, Хурман-бек и т. д.) и широкие связи, которые сохранили эти закордонные басмаческие главари с контрреволюционным байством нашей территории, объясняют широкое развитие басмаческо-повстанческого движения, особенно в пограничных с Афганистаном и Персией районах.

Эта группа закордонных главарей составляет группировку бухарского эмира и поддерживает интенсивную связь с англичанами, имея в Лондоне своего постоянного представителя «генерала» Шукимваева. Последние годы значительно активизировалась и другая группа туркестанской эмиграции, бывшие «деятели» Кокандской автономии (Мустафа Чокаев) и ряд других представителей националистической интеллигенции…

Из доклада полномочного

представительства ОГПУ в Средней Азии

Серый вечер… Свинцовое небо набухло осенней влагой – вот-вот сорвутся первые капли. Упругие столбы-смерчи, свиваясь в гигантскую чалму, вставали перед грудью коня, сбивали с хода, но нетерпеливый седок безжалостно хлестал плетью – на вздрагивающем крупе оставались кровавые следы.

Одинокий всадник мчался по бездорожью, к темной, будто пропитанной дождем полоске горизонта, за которым должен быть родной аул, где жили мать, брат Хемра, его жена Бибихал, детишки. Шестые сутки скакал Амир-бала по пустыне, загнал двух породистых скакунов, и если не выдержит под ним третий, последний конь, он никогда не доберется до людей, не узнает, как погиб Хемра, не сумеет отомстить за него.

«Не может быть, не может быть… – шептал он почерневшими, растрескавшимися губами. – Кому он мешал? Кому?..» Перед ним всплывало доброе лицо брата, решившегося прийти в басмаческий стан, чтобы вернуть Амир-балу домой. «Кривой дорогой идешь, Амир-бала. Мы с тобой – бедняки. Советская власть – для таких, как мы… Рано или поздно поймешь. Хорошо бы не слишком поздно».

Когда это было – год, два назад?.. Из-за него, Амир-балы, Хемра хватил лиха, оставил семью, слонялся по Каракумам, рискуя жизнью. Потом подался в Ербент, угодил в плен. Хорошо, большевики пощадили их… А он, Амир-бала, – нет, чтобы вернуться вместе с Хемрой, так снова в пески кинулся. Зачем? Чтобы с Эшши-ханом за отца сквитаться. Да не вышло. Пока выбирал удобный момент, пришла страшная весть: Хемру убили – забыл о мести, об Эшши-хане… Тут еще гонец прискакал из Афганистана – Джунаид-хан тяжко болен. Эшши-хан тут же уехал к больному отцу, а Амир-бала бросился в родной аул.

Спокойно и честно жил Хемра – пахал, сеял. Никого ни словом, ни делом не обидел. Кому его жизнь понадобилась? Что стало с тремя малыми ребятишками? Что стало с женой, с матерью?

К вечеру на спотыкающемся коне Амир-бала добрался до своего аула. Где же люди? Дворы встретили его пугающей, непривычной тишиной. Амир-бала остановил коня у знакомой кибитки, едва сполз с седла, измученный дальней дорогой, и, забросив поводья за выпиравший из плетеного забора столб, шагнул в разгромленный двор. Никого. Распахнута настежь дверь кибитки, внутри – разбитый пустой сундук, тот самый, что сделал отец и подарил Хемре перед свадьбой, рядом – старый медный кумган, все порванное и в крови платье Бибихал. Все замелькало перед глазами Амир-балы. Неужели больше никогда не будет у него брата? Неужели никогда не встретит его глубокий укоризненный взгляд?

«Но я же не убиваю беззащитных – честно дерусь в бою!» – звучит собственный голос.

«Среди волков овцы не живут. Не прав ты, Амир-балa. Не прав, хоть ты и мой старший брат, которому я, по обычаям нашим, не вправе перечить», – укоризненно качал головой Хемра.

Как давно это было… Тогда он служил под началом Эшши-хана под Ербентом. Сколько воды с тех пор утекло в Амударье!

Амир-бала не заметил, как из груди его вырвался отчаянный вопль – не в силах вынести одиночества и обступивших его воспоминаний, выбежал он из кибитки на улицу. Конь понуро стоял у забора, вокруг не было ни души.

В соседней кибитке, привалившись к подушке, лежал старик. Он узнал Амир-балу – кому не знать известного всей округе басмача! – но не испугался его, хотя сын далеко, на другом конце аула. Хриплый старческий голос был полон ненависти:

– Уходи отсюда!

– Где моя мать?