Тени «Желтого доминиона»

Они торопливо зашагали на окраину аула, где по соседству со старой облупившейся мечетью было кладбище, огороженное невысоким забором. Там, у четырех свежих могил, они увидели копошившуюся на земле женщину, с непокрытой взлохмаченной головой, со свалявшимися волосами, босую. Амир-бала с трудом узнал в ней жену брата, некогда первую аульную красавицу.

– Бибихал! – окликнул ее Амир-бала. – Это я, Амир-бала…

– Вы пришли посмотреть, как я казнила Балта Батыра? – Она не узнавала своего деверя. – Смотрите, я его повесила! – Бибихал ткнула пальцем на могилу Хемры и залилась смехом, от которого у мужчин пошел мороз по коже.

Амир-бала только сейчас заметил, что на могилах водружены деревянные столбики и на каждом из них болталась матерчатая кукла, привязанная за шею.

– А это мулла Балта Батыра, – говорила Бибихал, показывая на куклу поменьше. – Это Мурди Чепе… Его я тоже повесила. Аминь! – И она провела ладонями по лицу, размазывая грязь по щеке. В ее больших, расширенных глазах Амир-бала увидел жгучую, неукротимую ненависть, которую не могло потушить даже безумие. И он дал себе клятву отомстить Балта Батыру, отомстить за брата, за его жену и детей, отомстить за попранную человеческую честь.

Таганов писал очередное донесение в Ашхабад. После ликвидации банды Халты-шиха обстановка в Ташаузском оазисе несколько улучшилась. Чекистская бригада, действовавшая в Каракумах, разгромила ряд басмаческих отрядов. Сдались еще четыре шайки, промышлявшие грабежом на больших дорогах. Эшши-хан активных действий не проявлял. По непроверенным пока что данным, ханский сын, обескураженный холодным отношением к нему родовых вождей и крупных феодалов, скрывавшихся в Каракумах, ушел в Афганистан… Ашир этому не особенно верил – Эшши-хан, пронырливый и хитрый, мог появиться когда и где угодно, как это уже бывало. Но в Ильялинском районе, в его оазисах, пользуясь тем, что чекистская бригада ушла в рейд, в пески, активизировала свою деятельность банда Балта Батыра. К ней прибавились недобитые джунаидовские юзбаши, самые отчаянные, имевшие опыт бандитской борьбы с советской властью. Банда росла, получая неведомыми путями оружие, боеприпасы, на ее счету уже было несколько дерзких налетов на аулы.

Напасть на след Балта Батыра никак не удавалось – слишком хитрым и матерым был зверь. Важно было обезглавить банду, которую Балта Батыр держал под страхом, в железных руках. После гибели курбаши такие банды обычно распадаются, перестают существовать. Но как изловить неуловимого Балта Батыра?

Таганов отложил ручку, задумался, зябко кутаясь в шинель, накинутую поверх халата из верблюжьей шерсти. За окном моросил зимний дождь, продолжительный в северных краях Туркмении; стекла жалобно дребезжали под напором упругого стылого ветра. Во дворе сердито заливался Аждар, приученный чекистами дежурить у коновязи. Пес Хемры пристал к джигитам тагановского отряда. Сильный и умный, как многие туркменские овчарки, он привязался к Аширу, которому волкодав чем-то напоминал Гаплана, собаку из далекого детства, ту самую, которую он босоногим мальчишкой стравливал в родном ауле на потеху джунаидовским нукерам.

«Чужой, однако, – так лает зло», – не успел подумать Таганов, как в дверь осторожно постучали.

Не вставая, крикнул:

– Войдите! Не заперто.

Дверь распахнулась, и на пороге показалась рослая крупная фигура мужчины. Рука Ашира невольно потянулась к кобуре, но, узнав в пришедшем Амир-балу, он поднялся ему навстречу.

– Ты, гляжу, отчаянный… Сидишь у окна, с незапертой дверью. – Дождинки-слезинки катились по глубоким продольным прорезям морщин, которых раньше Ашир у Амир-балы не замечал; высокие сапоги были заляпаны жирной глиной. Он потоптался на половике, решительно двинулся в угол, сдернул с плеча одиннадцатизарядный карабин, прислонил его к стене. Только теперь Таганов заметил, что за спиной Амир-балы стояла сухонькая старушка в платке, со следами глубокой скорби на лице.

– Это моя мать, – просто сказал Амир-бала. – Мы пришли поблагодарить – за мать. И просить прощения за мое самовольство. Если б я тогда не ушел, может, Хемра остался бы жив…

Амир-бала, потрясенный гибелью брата и его семьи, благодарный за спасение матери, не таил от Таганова ничего, словно стараясь одним махом избавиться от груза пережитого, передуманного. И Таганов понимал его, ибо, темные и забитые, жили эти люди во времени сложном и не каждый сразу, как он сам, безошибочно отыскивал свое место. «Ищи суть в человеке» – было его правилом, заповедью чекиста. И теперь она обнажилась в рассказе Амир-балы – классовая суть бедняка, честного в помыслах, смелого, но обманутого врагами человека.

– Я искуплю свою вину! – Амир-бала чистыми ясными глазами смотрел на Ашира. – Я тогда, в Каракумах, такой клятвы не давал… Не очень я верил себе. Вот увидишь, Ашир, я искуплю свою вину!

– Перед кем, Амир-бала?

– Перед… – Амир-бала запнулся, потому что ответить на этот вопрос сразу он просто не мог. – Перед, перед… – И он закрыл лицо руками.