Тени «Желтого доминиона»

Издали Ашир заметил на вороном коне грузную фигуру Халта-шиха, а рядом – высокого поджарого седока. Неужели это Нуры Курреев?.. Да-да, это он: та же знакомая посадка, тот же хищный поворот шеи, все такой же верткий, живой – гляди, не утерпит, спрыгнет с седла и побежит навстречу, чтобы ввязаться с красноармейцами врукопашную. Он не смотрел в сторону Таганова, не замечал своего давнего недруга. «Интересно, был ли Нуры в Конгуре, виделся ли с Айгуль?» – нежданно мелькнула в голове Таганова мысль. Он уже видел под лохматыми шапками перекошенные злобой лица, бисеринки пота на них. Вот-вот лязгнут скрещенные клинки; но Курреев вдруг осадил коня и, развернувшись, помчался в сторону, в пустыню, а Халта-ших, потрясая над головой камчой, посылал ему вдогонку проклятия. Скакавшие за Курреевым басмачи в последний миг, вздыбив лошадей, тоже отвернули, рассыпались веером, оставив несколько трупов и бесновавшегося от бессильной ярости предводителя. Убедившись в бесплодности отчаянных попыток остановить бегущих нукеров, он тут же сам повернул коня и бросился догонять своих незадачливых воинов.

«Заметил ли меня Нуры? – думал Ашир, пускаясь вслед за Халта-шихом. – Навряд ли… Если б заметил, постыдился бежать, бросился бы на меня». Таганов уже потерял из виду басмаческого предводителя, скрывшегося вместе с бандой за барханами. Преследовать басмачей, рассыпавшихся по пустыне, было бессмысленно, ибо это равносильно тому, что хватать воздух руками. После недолгого преследования Таганов остановился, дал команду повернуть назад.

Возвращаясь туда, где оставил Сергея Щербакова, еще издали Таганов увидел кучку спешившихся кавалеристов. Хотел было удивиться, почему не видно и не слышно командира эскадрона, как заметил двух бойцов, возившихся возле кого-то, лежавшего на песке. Не доехав до них, Таганов с упавшим сердцем спрыгнул с коня и, бросив кому-то поводья, побежал. Заметив знакомые брезентовые сапоги с медными шпорами, обомлел, не веря своим глазам.

– Что случилось с комэска? – Таганов не узнавал своего голоса. Ему казалось, что не он, а кто-то другой задавал этот глупый вопрос, хотя видел уже мертвенно-бледное лицо Щербакова и неестественно закатившиеся глаза.

Один из бойцов как-то виновато взглянул на Таганова, молча пожал плечами, поглядывая на барханы, где скрылись басмачи. Другой, растерянный, с обнаженной русой головой, поднял заплаканные глаза и, давясь слезами, произнес:

– Рядом с ним никого пуля и не царапнула…

Двое кавалеристов привезли носилки, и они же, спешившись, понесли тело Щербакова. Бойцы сменяли друг друга, осторожно неся своего бездыханного командира, а Таганов, опустив поводья коня, медленно ехал за ними. Позади шла колонна, убитая горем и нелепостью потери.

Ашира захлестнуло запоздалое чувство признательности к этому русскому человеку, с которым он, Таганов, был знаком давно, но очень многое о нем узнал лишь в последнее время. Да такое, что диву дался… Сроду не подумал бы! А с виду – скромный, молчаливый, чуть угрюмоватый.

Незадолго до выступления эскадрона Щербакова в Каракумы созвали собрание. Это была первая в жизни Таганова партийная чистка. В те годы нужда в таких собраниях была превеликая – мало ли в ряды большевиков пробиралось классовых врагов, и периодические чистки помогали вовремя разоблачать чуждые элементы, избавляться от них. Сергею Щербакову, как командиру, первому стали задавать вопросы.

– Чем вы занимались в восемнадцатом – девятнадцатом годах? – спросил полный лысоватый мужчина в очках, работавший в отделе кадров республиканского ГПУ. – В анкете у вас эти годы почему-то опущены.

– Выполнял задание асхабадского подпольного комитета партии большевиков… В горных аулах Копетдага, в тылу английских и деникинских войск.

– А конкретнее?

– Долгая это история… Если вкратце, то переправлял из Асхабада, так раньше Ашхабад называли, в районы Западной Туркмении нелегальную большевистскую литературу. Тогда почти весь Туркменистан находился под властью англичан, белогвардейцев и буржуазно-националистического правительства. Так вот, я, как и мои товарищи, большевики-подпольщики, вел среди местного населения агитационную работу, распространял листовки и литературу.

– Позвольте, – снова поднялся с места кадровик, – на каком же языке вы вели среди туркмен агитацию?.. На русском, что ли?

– Нет, на языке местного населения, – безукоризненно по-туркменски ответил Сергей Щербаков и на том же языке продолжил: – Вы, наверное, не обратили внимания на мою автобиографию. Там написано, что отец мой военный фельдшер, из русских поселенцев, которых еще царь сослал в горы Копетдага. Я же сызмальства был среди бедной туркменской детворы! С семнадцатого года – член партии большевиков.