Теннисные мячи для профессионалов

— Внукам собираем. — Сазонова заметила его интерес. -Полная квартира книг, антиквариат. «Нет, бабушка, ты ничего не понимаешь, нужны макулатурные». Домработница ни одной бумажки не выбрасывает, вяжет в узлы. Ох, эта внуки! Мне почему-то не дают их взять к себе; боятся, что я их испорчу.

— Домработница видела гостя?

— Она пришла, когда он уходил. А Олег и Дима как раз обедали.

— Кто они?

— Два милых молодых человека. Из Орска. Мама одного из них когда-то работала с Николаем Алексеевичем. Инженеры транспорта…

— Они тоже видели его?

— Да.

— Я прошу их разбудить. Им придется тоже проехать в отдел.

Осмотр заканчивался. Бахметьев и криминалист о чем-то разговаривали, сидя на корточках рядом с погибшим.

Мелкий моросящий дождь несколько раз принимался идти и все не шел, словно не решался.

Перрон так и остался серым, сумрачным. Пахло гарью. За забором элеватора, на стройке жгли мусор. Запах был чем-то близок предчувствию дождя, грязно-серому небу.

На соседней платформе было много людей — шла посадка на Астрахань и прибыл скорый Липецк — Москва.

Судебный медик — рыжебородый, в джинсах, с крепким молодым жирком на животе — курил у вагона, превращенного в камеру хранения. Над головой держал раскрытый зонт-автомат.

Узнав Денисова, медик помахал рукой. Бахметьев обернулся:

— Сазоновы здесь?

— Да.

— Как их самочувствие?

— Профессорша, по-моему, всплакнула. Сейчас они придут вместе с Королевским.

— Новое есть? — Бахметьев поднялся. Ему было тяжело разговаривать сидя, снизу вверх.

— Все, как я докладывал. Приехал по рекомендации друга Сазонова — Окунева.

— Надо с ним срочно связаться.

— Кравцов уже поехал.

— Окунев тоже медик?

— Невропатолог.

— А что их домработница?

— Тоже на даче.

— Дача, кажется, по белорусскому ходу?

— В Звенигороде.

— А как те двое, которые ночевали у Сазоновых?

— С ними Худяков. Дознаватель.

Денисов воспользовался минутой, подошел к судебному медику:

— Добрый день.

— Привет, командир, — судмедэксперт усвоил манеры и сленг оперативных уполномоченных и даже слегка ими бравировал. — Нашли людей, у которых он ночевал? Поздравляю.

Денисов вздохнул.

— Главное, установить личность, дальше — связи… Кто его видел последним? Где? С кем? Возможности, представляемые типовыми версиями раскрытия преступлений, выглядели безграничными. А дальне как по маслу. Корысть? Месть? Ревность?

— Пожалуй, — Денисов согласился, этикет был соблюден. -Что с ним все-таки?

Эксперт погладил бороду:

— Два отверстия…

Денисов подумал про кровь на пиджаке погибшего, представил бурую лужицу внизу, под трупом, на асфальте.

— Пока трудно сказать, какое входное, какое выходное. Труп переворачивали. Трупное окоченение только в мышцах лица. Температура подтверждает время наступления смерти… — Каждый час температура тела падает на один градус. — Не думаю, чтобы его откуда-то транспортировали к вам. Смерть наступила здесь, на платформе.

— Что еще?

— Остальное больше для следователя. Королевскому, в протокол… — Он разворошил свою рыжую, лопатой, бороду. — «Тело средней упитанности, без шрамов, чистое…» Тебе не интересно.

— Татуировки?

— Я бы сказал.

— А что не для протокола? Неофициально?

— Приватно? — Большую часть времени эксперт как бы находился в состоянии игры — старался не замечать суровых сторон своей профессии. — Выстрел в грудь или в спину. С близкого расстояния. Смерть наступила от разрыва внутренних органов. После вскрытия расскажу подробности. Звони. А лучше приезжай. — Медик тоже устал: прежде чем приехать, всю ночь мотался по происшествиям в разных частях города.

— Протокол осмотра подписан?

— «Окончен труд…»

Денисов вместе с ним спустился с платформы. Из невыключенной рации под курткой доносились голоса. Дежурный переговаривался с оперативными работниками — те все еще находились на платформе, в залах. Смена железнодорожников с ночной уходила на двое суток — со всеми надо было успеть переговорить; заканчивался опрос пассажиров, ночевавших на вокзале…

Садясь в машину, эксперт процитировал:

— «Когда оборвутся все нити… — Это было из студенческой песни. — И я лягу на мраморный стол, вы, пожалуйста, не уроните мое сердце на каменный пол…»

— Это он… — Сазонов неловко качнулся от носилок, на которые перенесли труп. — Был у нас. Прошлой ночью.

Перед тем так же безоговорочно погибшего опознала Сазонова.

— Как люди пускают? Не боятся! — Ревизор из понятых отвернулся: профессор и его жена — в брезентовых куртках с капюшонами — явно не внушали ему доверия.

— Когда он к вам пришел? — спросил Бахметьев.

— Днем. — Сазонова поправила капюшон. — Часа в четыре. Я как раз выходила к мусоропроводу, а он появился из лифта. «Елена Дмитриевна? Я вам звонил… Окуневы на даче». Не помню, как он все объяснил. Я пригласила войти. Он продолжал извиняться, чувствовал себя неловко. Я поняла, что у него дела в Москве, надо где-то устроиться на сутки. Гостиницу он не забронировал…

Слушали ее внимательно. И не только потому, что от памяти Сазоновой зависело направление поиска — речь ее отличалась от короткого усеченного разговора оперативников.