Теодосия и изумрудная скрижаль

Убедившись в том, что кровь течет действительно из пореза на губе, а не изо рта, бабушка начала ощупывать бока Ови Бубу, ища сломанные ребра. Не сводя глаз со своего пациента, она как бы вскользь спросила:

– Тебе давно известно о том, что Сопкоут жив?

Во рту у меня появился кислый металлический привкус. Конечно, можно было и соврать, сказать, например, что я узнала об этом только сегодня вечером, но вместо этого ответила правду. Я слишком устала разгадывать тайны и хранить секреты.

– С того момента, как он исчез.

Бабушка укрыла Ови Бубу своим пальто.

– Его нужно держать в тепле, – сказала она. – Дай мне твой плащ тоже.

Она свернула мой плащ, подложила его, как подушку, под голову Ови Бубу и только после этого спросила, шмыгнув носом:

– Почему ты мне не сказала?

– Мне приказали молчать. Так было нужно в интересах государственной безопасности. О том, что он жив, не должен был знать никто, даже члены моей семьи.

Мы с бабушкой долго смотрели в глаза друг другу, потом она перевела взгляд на лежащего возле нее человека и произнесла слова, которые потрясли меня сильнее, чем все события сегодняшнего вечера, вместе взятые.

– Молодец. Я рада узнать, что ты умеешь хранить тайну и держать слово.

А я подумала, не снится ли мне все это. Знаете, бывают такие хитрые кошмары, в которых ты видишь себя вроде бы в нормальном мире, однако этот мир причудливым образом искажен, и в нем происходят невероятные вещи. И с каким же облегчением ты вздыхаешь, когда просыпаешься и понимаешь, что все это было понарошку! Наверное, я в самом деле вообразила, что все это происходит во сне, иначе вряд ли осмелилась бы задать бабушке свой следующий вопрос.

– Где вы так научились ухаживать за ранеными?

Бабушка промокнула лицо Ови Бубу своим изящным, отделанным бельгийскими кружевами, носовым платком и заговорила:

– Когда я была еще девчонкой, мне хотелось стать такой же, как известная в те времена сестра милосердия по имени Флоранс Найтингейл. Больше всего на свете я мечтала поступить в ее школу сестер милосердия, а затем вслед за Флоранс отправиться в далекий Крым, где шла война, и ухаживать там за нашими ранеными солдатами. К сожалению, отец категорически запретил мне даже думать об этом. Он считал, что девушке из высшего общества, то есть мне, не пристало пачкать руки – а заодно и репутацию своей семьи, – занимаясь такой грязной работой.

Моя бабушка – сестра милосердия? Я тряхнула головой, пытаясь переварить в голове эту новость.

Ови Бубу вдруг сильно закашлялся, лицо его скривилось от боли.

– Нам нужны повязки, чтобы зафиксировать ему ребра, – сказала бабушка. – Побудь здесь, я сейчас.

Она медленно поднялась на ноги и скрылась позади ближайшего сфинкса.

Как только бабушка отошла, Ови Бубу протянул руку и вцепился пальцами в рукав платья.

– Я здесь, – успокоила я раненого. – Я никуда не ухожу.

Он открыл рот, собираясь заговорить, и я ниже наклонила голову, чтобы лучше слышать.

– Наш план. Он провалился, да?

Не желая расстраивать раненого, я принялась отвечать, тщательно выбирая слова:

– Все не так плохо. Я думаю, табличка осталась у нас. С ней убежал Уилл, а он здесь каждую подворотню знает. Мы вылечим вас, а когда вы поправитесь, то сможете сами возвратить табличку уадже… ну, одним словом, возвратить ее, как мы планировали, и вернетесь в их ряды.

– Нет, Маленькая мисс. Теперь позвольте мне вам не поверить. Этого не будет, – он снова закашлялся, и на этот раз у него горлом пошла кровь. Я растерянно оглянулась, ища взглядом бабушку, но она была занята тем, что рвала на бинты свои снятые нижние юбки. – Вы должны выполнить свое обещание, – прохрипел египтянин и впал в беспамятство.

Меня охватила паника.

– Держитесь, Ови, держитесь, прошу вас! – воскликнула я, а затем вспомнила про свои амулеты, сняла два из них со своей шеи и положила на грудь египтянину.

Мне показалось, что прошла целая вечность, потом веки Ови Бубу задрожали, и он снова открыл глаза.

– Записанная на табличке информация не должна попасть в чужие руки, – египтянин вновь схватил меня за руку и даже сделал попытку приподнять себя с земли. – Обещайте! Обещайте, что проследите за этим.

Опасаясь, что он еще больше разбередит свои раны, я сказала в ответ:

– Обещаю. А теперь лежите спокойно.

Державшие меня за рукав пальцы Ови Бубу ослабли.

– Оставьте приношение на жертвеннике храма Гора в Луксоре. Узнав об этом, Глаза Гора сами отыщут вас.

Он снова закашлялся, а затем вытянулся и затих. Мне стало страшно, и я закричала.

– Бабушка!

Она поспешила ко мне, неся в руках самодельные бинты.

– Что случилось? – спросила она.

– Он потерял сознание.

– Может быть, для него это даже к лучшему, – сказала бабушка, щупая пульс на руке Ови Бубу. – Он жив, хотя пульс неровный и слабый. Давай, стащи с него рубашку, чтобы мы могли перебинтовать ему ребра, а то еще проткнет ими что-нибудь у себя внутри.