Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза

Правовая норма по своей природе относится к классу директивных (деонтических) высказываний. Это тип высказываний, который устанавливает ценности, тогда как дескриптивные высказывания направлены на то, чтобы описывать факты. Когда мы утверждаем, что запрещено убивать, то нашей целью не является описание того, каковы факты, но создание определенной линии нашего поведения, согласно которой мы не должны убивать, и если кто-то убьет, то он будет наказан, что тоже относится к линии нашего поведения. Таким образом, директивные высказывания указывают на то, как мы должны вести себя в конкретной фактической ситуации. Наше поведение в этом случае описывается не дескриптивно, другими словами, из представленной нормы не выводимо, что мы будем себя вести именно таким образом во всех ситуациях, когда произошло убийство, но является эталоном или нашим решением о том, как мы должны действовать в данной ситуации. Практически все юридические конструкции представляют собой решения о линиях поведения. Так, вводя в уголовное право принцип вины, мы принимаем решение о том, что «лицо подлежит уголовной ответственности только за те общественно опасные действия (бездействие) и наступившие общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его вина и объективное вменение, то есть уголовная ответственность за невиновное причинение вреда, не допускается» (ст. 4 УК РФ). Принимая решение, мы получаем возможность оценивать факты как значимые или не значимые для того, чтобы мы принимали какое-то конкретное решение. Так, например, для того чтобы принять положительное решение по делу об угрозе убийством или причинением тяжкого вреда здоровью (ст. 119 УК РФ), нет необходимости устанавливать следующий факт: «Человек, высказывавший угрозу, имел намерение исполнить угрозу», тогда как надо установить факт, что у потерпевшего имелись основания воспринимать угрозу как реальную. Таким образом, когда мы создаем нормы, мы оцениваем некоторые факты как менее значимые, но из этого не следует, что мы устанавливаем, что такое на самом деле угроза в том смысле, что истинная угроза – это такая угроза, когда один угрожает другому, а тот, кому угрожают, угроза кажется реальной независимо от того, имело ли место намерение исполнить угрозу – будет представлять собой истинную угрозу, а остальные – нет. С другой стороны, нет никакой необходимости и возможности описательно критиковать угрозу или оскорбление в юридическом смысле как угрозу или оскорбление, которые понимаются неправильно или являются неистинными угрозой или оскорблением, так как иерархия фактов как менее значимых или более значимых не является описательной проблемой, но представляет собой наши решения. Эти решения могут быть изменены и мы, например, можем ввести принцип объективного вменения, а относительно угрозы решить, что для осуждения по статье 119 УК РФ необходимо установить факт, что угрожающий намеревался исполнить угрозу. Таким образом, мы способны относиться к фактам по-разному, и это не влечет релятивизма и конвенционализма, так как оскорбление – это условная этикетка для представления фактических высказываний и высказываний, оценивающих данные факты, а оценки-решения никогда не могут быть объяснены фактически, они не сводимы к фактам.

Выявленная связь между эссенциалистским характером лингвистических теорий и свойствами правовых норм позволяет нам утверждать, что в настоящее время в лингвистической экспертологии развивается не описательный, а предписательный подход к решению экспертных задач. Этот подход заключатся в том, что лингвист решает, какая совокупность фактов должна называться словом «оскорбление», «угроза», «достоинтсво», полагая при этом, что он описывает сущности этих вещей. Проиллюстрируем последний тезис еще одним примером. На определенном этапе развития лингвистической экспертизы по делам об оскорблении было принято решение не осуществлять квалификацию речевого поведения как оскорбления, так как данная квалификация носит юридический характер. Вопрос о наличии / отсутствии оскорбления в спорном тексте был заменен квалификацией спорного речевого произведения в аспекте его оскорбительности, таким образом, один из центральных вопросов по данной категории дел стал формулироваться следующим образом: «Оскорбительно ли исследуемое речевое произведение для Х-а?» Постановка этого вопроса, по нашему мнению, не изменила содержание экспертного исследования по делам об оскорблении в том смысле, что лингвист при таком подходе не описывает (не устанавливает) факты, но принимает решения, которые имеют юридические последствия. Другими словами он поступает, как юрист, и действует в рамках деонтичекой логики, но не описательной. Поясним этот тезис.