Теория бесконечных обезьян

…Это печальная мысль, но в целом есть не так много способов сделать что-либо – почти что угодно – правильно. Выбор отнюдь не бесконечен, иногда путей катастрофически мало. Например, чтобы войти куда-то, нужно или использовать ключ, или попросить впустить, или подобрать отмычку, или высадить дверь, – а дальше детали и вариации. Конечно, есть пятый путь – умереть, стать призраком и пройти сквозь дверь, но призраку уже может быть неважно то, что за ней находится. Поэтому – четыре. Честность, помощь, хитрость и сила. Смерть – не путь. Удивительно поздно я понимаю: смерть – не путь.

У каких-то вещей – например, у проведения отпуска, у поиска нового сотрудника, у лечения легкой простуды – способов десятки. У других, наоборот, еще меньше, чем четыре. Глядя на своих авторов, я вижу только два пути, которыми они пишут: либо жестко по планам, детально все продумывая, заранее возводя целые системы мироустройств и героев, либо плывя по течению: «Как идет», «Посмотрим». И те и другие приходят к хорошему результату. Читатели едва ли различают их подходы. Что вернее? Я не знаю.

Известный автор [31], у которого я недавно прочел рассуждение на ту же тему, зовет первых писателей архитекторами, а вторых – садовниками. Я добавил бы, что самые строгие чертежи не спасут от ошибок в конструкциях, которые придется исправлять в процессе, а в самых пышных садах нужно заранее оставлять место под дорожки и фонтаны, чтобы не топтать и не вырубать потом красивые кусты. И все же я не могу не замечать, что ближе и проще схожусь с «садовниками» – такими как Варя и Джуд. Может, потому что мне кажется, будто семена они берут из невидимого, но огромного вселенского шкафа, куда мало кто дотягивается, – и семена похожи на звезды. Может, потому что я не вижу ни планов, ни черновых записей, ни схем – ничего, чем сопровождают работу «архитекторы». Варя или Женя просто говорят, что работают над книгой, – а потом присылают ее. И мне не заглянуть им в головы. А еще для них каждая деталь их повествования – такая же сама собой разумеющаяся, как, например, устройство тела. И, наверное, мои комплименты сюжету, атмосфере, характерам – если я расщедриваюсь – звучат для них примерно, как если бы я сказал: «У вас нос, два глаза и пять пальцев на правой руке. Блестяще!» От таких комплиментов они неловко улыбаются и поскорее переводят тему, а иногда наоборот – цинично шутят про «да я был бухой», как Джуд.

Мартовский заяц. Ходячий парадокс. Всегда такой корректный и мягкий с теми, кто обращается за его помощью, и такой… колючий и странный со всеми остальными. Человек, о котором я знаю почти все и почти ничего.

У него особый какой-то, напоминающий калейдоскопную линзу взгляд на мир – или слишком много масок, чтобы в этом мире выживать. Может, поэтому, спасая меня от предсуицидального состояния, он просто вылил мне на голову воду из чайника. Может, поэтому на кухне он хозяйски, как дома, включил горелки – «погреться». Пока кипел белый самсунг, Джуд залез в буфет за печеньем. Взял вазу. Вывалил курабье.

– Ей все равно не понадобится. А она бы нас непременно угостила. Да, Варь?

Чтобы сделать некоторые вещи – пройти в запертое помещение, написать книгу, вылечить серьезную болезнь вроде рака, – есть почти фиксированное количество путей. Но способов, как же продолжить жить после смерти любимого человека, очень, очень много.

И у каждого этот способ свой.