Теория бобра

Он как-то весь подобрался и стал еще больше похож на рысь. Я подумал, что если пустить дело на самотек, то несчастный зайчик вскоре окажется у рыси в зубах.

— Ладно, — сказал Танели, — остыньте, парни. У нас тут новый член.

— Член? — вырвалось у меня прежде, чем я успел осмыслить слова Танели.

Мужчины повернулись ко мне.

— Член нашего клуба, Dads Club! — воскликнули все трое.

Я уже собрался возразить — и наконец прояснить ситуацию, — что, собственно говоря, никуда не вступал и что это какое-то недоразумение, но промолчал. Глянул в окно и краем глаза заметил знакомый зеленый пуховик — на углу, у автосалона. Произведя короткий расчет, я принял решение.

— Отлично, — произнес я. — Глотну свежего воздуха перед началом партии.

Мой ответ, похоже, понравился всем троим. Когда я вернулся к двери, до моих ушей долетело, что подача перешла к Сами. Прежде чем взяться за ручку, я на мгновение остановился. У двери были сложены коробки, которые, судя по содержимому, застряли тут по пути на второй этаж. Часть коробок была открыта. Поскольку впереди меня ждала неизвестность, я подумал, что неплохо бы к ней хоть как-нибудь подготовиться. Решение родилось мгновенно. Когда я выходил на улицу, в правом боковом кармане у меня уже лежал баллончик с краской.

Окрепший мороз сразу взялся за меня, покалывая лицо то тут, то там, словно шерстяное одеяло. Я перевел дух. Затем двинулся вперед. Наступило самое светлое время короткого зимнего дня. Когда я проходил между зданиями, снег гулко скрипел под ногами, словно звук пропускали через музыкальный усилитель. Я шел в противоположную сторону от зеленого пуховика, прочь от улицы, по которой мы сюда добирались. Дойдя до угла кирпичного дома, я свернул за него. Прошел немного по узкой прочищенной в снегу дорожке и стал ждать.

Безветрие и полная тишина.

Эта часть промзоны примыкала к парку, который в этом месте представлял собой полосу леса шириной в несколько десятков метров. Позади меня высился густой зимний лес, справа — темно-бордовая кирпичная стена, слева — отвесная скала, спереди — стена автосалона из металлических листов без единого окна. Отовсюду, куда ни глянь, я был скрыт от посторонних глаз.

План мой никоим образом не претендовал на идеальную завершенность, но, с учетом обстоятельств, был, на мой взгляд, лучшим из возможных. Исходные данные были очевидны. Следовало взять инициативу в свои руки. И, поскольку мне не хотелось, чтобы Туули или члены чудного клуба, в числе которых я неожиданно оказался, что-то узнали про Олави и его намерения, начинать стоило отнюдь не с прыжков вокруг теннисного стола.

За спиной каркнула ворона; затем я услышал, как она взлетела.

Потом до меня донесся скрип шагов по снегу: кто-то шел между домами.

Несколько секунд — и из-за угла появился Олави. Он сделал два шага и остановился примерно в трех с половиной метрах от меня. Мы посмотрели друг другу в глаза. Вероятно, не ошибусь, если скажу, что из нас двоих меньше этой встрече удивился я.

— Какого …? — спросил Олави.

Вопрос показался мне интересным и понятным. Олави выглядел изрядно продрогшим и раздраженным, редкие светлые усики казались особенно жалкими на красном от мороза лице.

— Ты следишь за мной уже несколько дней, — сказал я. — Зачем?

Олави задумался.

— Ты мне не нравишься, — после паузы ответил он.

— Как думаешь, почему? — спросил я.

Олави прищурился, при этом его верхняя губа приподнялась, обнажив зубы, а усы стали еще более жиденькими.

— Чего?

— Потому что я поставил под сомнение вашу бизнес-модель и усомнился в ее жизнеспособности как в краткосрочной, так и в долгосрочной перспективе. И предложил простой, чисто математический подход к проблеме, который позволил бы реально оценить ситуацию.

На лице Олави появилось задумчивое выражение.

— Засунь себе в задницу эту твою математику, — сказал он наконец.

Я выдержал небольшую паузу.

— А что, если я скажу тебе, что мне обидно слушать такие слова? — произнес я. — Потому что математика важна для меня, и я заметил, что всегда могу на нее положиться.

Олави покачал головой.

— Нам в «Сальто-мортале» не нужна твоя гребаная математика, — сказал он, правой рукой доставая что-то из кармана. Удивительно быстрым движением — особенно если учесть, что он довольно долго простоял на морозе, — его пальцы ухватили какой-то предмет. Он поднял руку. На солнце сверкнул стальной кастет.

— Чтоб ноги твоей больше не было в «Сальто-мортале», нечего тебе там вынюхивать, — сказал он, делая шаг вперед. — Я немножко ускорю твое банкротство. И ты сможешь спокойно ковыряться в своих циферках.

Олави сделал еще два быстрых шага ко мне. Моя правая рука скользнула в карман куртки. Я выхватил баллончик с краской и, не прерывая движения, встряхнул, выпрямляя руку. Когда Олави приблизился, я с силой надавил на клапан указательным пальцем, как будто ткнул в очевидный результат, казалось бы, сложного расчета.

Из баллона вырвалась струя краски; рука почувствовала отдачу.