Теория глупости

— Ты же помнишь золотое правило, — произнес он. — ПРОИГРАВШИЙ ПОЛУЧАЕТ ВСЕ. Чего мы с тобой лишились? Жалкого клочка суши. Острова. Какого-то крохотного островишки. Зато проставились в пух. Подчистую. Ох, как мы проигрались! А что это значит? Это значит, что жизнь, расстилающаяся впереди, вновь распахнула перед нами горизонты. Иди куда хочешь, делай что хочешь. Миллионы, нет, миллиарды шансов жаждут быть реализованы, икс плюс бесконечность в десятой степени и помноженное на такое же число замыслов жаждут быть воплощены. Выбирай любой! Или все сразу. — Он постучал костяшками пальцев по надбровной лобешнице и хохотнул. — Их, этих задумок, в моей голове столько, сколько сперматозоидов в мужских семенниках Вселенной. Сотня-другая гениальных затей наверняка проканают. Вот увидишь!

ФИШКА

И тут в зал вбежала Вероника.

— Идиоты! Болваны! Кретины! — закричала она. — Весь город гудит о вашей дурости! Просадить такие депозиты, просадить целое состояние!

Свернутой в трубочку газетой она принялась наотмашь лупить меня и моего друга. Перед ней вырос господин в цилиндре, его она отпихнула.

— Мерзавец! — она обрушивала на мою голову все новые бумажные, безвредные, однако обидные удары. — До сегодняшнего вечера у тебя еще были шансы меня удержать… А теперь их нет!

Маркофьев защищался, а потом пустился наутек. Я согнулся в три погибели. Фурию схватили сразу несколько молодых людей в кителях такого же цвета, как сукно на рулеточном поле. Толстяк в бриллиантовых запонках, суетясь, раскланивался и бормотал:

— Просим прощения. Это наша новая служащая. Она уже уволена.

Он сделал отмашку молодым людям, те потащили Веронику к выходу.

Выпрямляясь, я увидел закатившуюся под стойку кем-то оброненную фишку.

Почти машинально, автоматически я нагнулся и сгробастал пластмассовый кружок, словно цепляясь за соломинку…

УПЫРЬ — 11

Пошел выводить арию из "Севильского цирюльника" чудом не проигранный мною мобильник. Я приложил его к уху. И узнал голос упыря, который всегда звонил не вовремя.

— Произошло чудо, — хохотал он. — Врачи ошиблись! Хваленые специалисты ошиблись! Моей жене не нужен донор! Ей вообще никто не нужен, кроме меня. Она здорова, абсолютно здорова…

ИГРА

Я сел к рулеточному столу. Кинул фишку на зеленое поле и попросил крупье поставить ее на "зеро" — то есть состояние, в котором пребывал.

Мне следовало разобраться в хаосе мыслей и чувств. Или не следовало? Я посматривал искоса на вход, в глубине души понимая, что тешу себя несбыточной иллюзией. Если бы даже Вероника вернулась — что я мог ей сказать и предложить? Я даже не знал, сумею ли оплатить гостиничный номер, в котором теперь нуждался… Конечно, можно было добрести до моря, войти в него — и уже никогда и нигде больше не показываться. Но этот способ решения проблем меня не вдохновлял.

Я закурил. Впрочем, если бы Вероника явилась хотя бы в мареве нереальности, я бы нашел подходящие словечки. Я сказал бы: как странно, что, обратившись к небесам с мольбой об отказе от еще не родившейся дочери, получив утвердительную резолюцию, ты никаких уроков из случившегося не извлекла. Счастье, девочке удалось помочь. Разве можно было — после этого — уродовать Долли? Производить над ней опыт, зеркально повторявший то, что произошло с тобой… Такое не может не отразиться на судьбе виноватого палача. Будь я рядом — не позволил бы издеваться на кошечкой. Да, я — из другого теста, чем твои родители и муж, союз со мной подарил бы тебе пустяк, малость — ты стала бы отчасти похожа на меня, у нас появились бы общие, нашей глины и нашей породы дети. Но ты сама стала бы другой. Стакнувшись с нелюдью, ты продолжила, усугубила свою несчастность…

Крупье что-то говорил. Я смотрел, куда указывала его рука, и ничего не видел. На "зиро" лежали несколько фишек. Я выиграл?

Подозвав официантку, я заказал стакан холодной воды. Девушка мгновенно принесла не остудившую мой пыл влагу.

Крупье смотрел вопросительно. На "зиро" крохотными небоскребами росли столбики. Я кивнул, давая понять: он может делать что хочет. Он продолжил игру. Крутящаяся рулетка, напоминавшая вареного усатого рака, который изредка свистит на неведомой горе, и бегающий вокруг нее, как спутник вокруг земли, шарик показались мне смутно похожими на меня самого — вращавшегося в орбите царственной Вероники жалкого пажа.

Что еще я бы ей выложил? Я вновь подтвердил ей, что люблю ее. А она, наверно, привычно ответила бы, что не может покинуть вернувшегося к ней мужа, который бросил ее, когда она родила больного ребенка. И при этом сказал: "В моем роду больных детей быть не может". Да, он был жесток, а она после этого не переставала повторять, что любовь не приносит счастья. Поэтому и не хотела меня любить? "Любовь — не радостное чувство, — внушала она мне. — Довольно с меня любви…" Ах, как это было неверно! Я готов был ее переубедить…