Теория и практика детского психоанализа

Внутренняя интеграция восприятий, ощущений и реакций с ростом ребенка становится все точнее и мощнее. И именно она во второй половине первого года жизни младенца превращает то, что было более или менее диффузной рассеянной мозговой деятельностью, в первичную организацию зарождающейся личности. Центральный момент осознания возникает, когда опыт начинает накапливаться и использоваться, когда конфликтующие чувства встречаются и смягчают друг друга. Начинают наблюдаться различения не только между удовольствием и неудовольствием, но и между «эго» и «другие», действительное и воображаемое, знакомое и неизвестное, и даже самые начала дифференциации между прошедшим, настоящим и ближайшим будущим временем. Теперь можно ожидать от младенца, что он будет узнавать наблюдателя, если тот появляется достаточно часто. Также у него начинает проявляться познавательный интерес и взаимодействие с окружающей средой без принуждения со стороны ищущей удовлетворения потребности.

Вот примерно к этому приведут студента наблюдения за функционированием ребенка первого года жизни.

Если вследствие вышесказанного у вас возникло ощущение, что студенту в его наблюдениях не нужно уделять внимание матери, то это лишь потому, что я описывала деятельность самого младенца и принимала мать как данность. Ее присутствие столь существенно для малыша, что наблюдателю, да и самому ребенку, трудно представить жизнь без нее. В отличие от большинства животных, научающихся обеспечивать себя вскоре после рождения, человеческий детеныш — полностью зависимое существо. Много месяцев пройдет, прежде чем он сможет захватывать в ладошку твердую пищу и отправлять ее в рот. Его придется кормить жидкой пищей из соски в течение почти всего первого года жизни. Кто-то должен быть рядом с ним и поворачивать его на бочок с одной стороны на другую в первые недели и месяцы жизни, затем — сажать его и укладывать в постель. Он бы беспомощно лежал в моче и экскрементах, если бы никто не заботился о его чистоте и перемене белья. При отсутствии материнской или медицинской заботы младенец умирает, поскольку никакая внешняя необходимость не может научить его удовлетворять собственные потребности в этом возрасте. Таким образом, мать как кормилица и младенец как зависимый от нее рассматриваются как неразделимая пара, неразделимая в самом прямом смысле слова. За исключением времени сна, младенец вряд ли будет спокоен, оставшись в одиночестве. С другой стороны, для внешнего наблюдателя это постоянное присутствие матери и ее забота в значительной степени искажают картину и реальный объем потребностей младенца. Ведь это ее задача — снижать напряжения сразу же после их проявления и давать удовлетворение прежде, чем потребность в нем достигнет высшей точки. Поэтому малыш, о котором хорошо заботятся, выглядит для окружающих «малотребовательным». И наблюдатель не сможет не заметить, что такой же ребенок у матери, допускающей невыполнение этих требований, нуждается то в одном, то в другом с утра до вечера, давая окружающим передышку только на время собственного сна.

Удовлетворенность матери своим малышом может, далее, заслонить от наблюдателя тот факт, что этот младенец на самом деле весьма неблагодарен: он питает интерес к своей кормилице, лишь когда ему что-нибудь требуется. Когда он полностью удовлетворен, не голоден, у него ничего не болит, ему не холодно и вообще его ничто не беспокоит, он, фигурально выражаясь, поворачивается спиной к своему окружению и засыпает. Как только нужда будит его, он становится очень внимателен к матери, как бы спрашивая: «Где же моя кормилица? Здесь ли ты, чтобы дать мне то, что я хочу?», страдая, если мать отсутствует в этот момент.