18.3. Вопрос об эффективной коммуникации в мире и перспективах языкового развития человечества
Общение в современном мире и перспективы языковой политики в будущем становятся чрезвычайно важной проблемой, имеющей не только теоретическое, но и практическое значение. Языковая политика может планироваться и осуществляться только с перспективой на будущее. Вот почему правы те, кто утверждает, что в XIX в. языкознание смотрело назад, в XX в. изучает современное состояние и начинает вглядываться в будущее [Григорьев 1966: 44]. Закладываются основы лингвистической футурологии – науки о будущем языков.
«Единственный мировой язык – единственный путь к информационному равенству, а информация – это хлеб культуры», – так формулирует важную задачу развития цивилизации американская исследовательница этнолог Маргарет Мид [Знание – сила. 1993: № 6: 89]. Несколькими десятилетиями ранее Э. Сепир утверждал, что в конце концов фактически неизбежно цивилизованный мир примет некоторый язык международной коммуникации, например, английский или эсперанто, который может быть предназначен для собственно информационных целей [Сепир 1993: 215].
Считается, что многоязычие может быть преодолено двояким образом – технически и лингвистически. Технический вариант решения (создание универсальных портативных электронных «переводчиков») чрезвычайно сложен, дорог, более того, весьма проблематичен, да и осуществление его потребует таких лингвистических знаний, которые могут подсказать пути более эффективные и надёжные.
Лингвистический путь решения проблемы не является одноколейным. Л.Н. Толстой в статье «О международном языке» (1894) писал: «Для того чтобы люди понимали друг друга, нужно или то, чтобы все языки сами собой слились в один (что если и случится когда-либо, то только через большое время)… или то, чтобы был избран всеми один язык, которому обязательно обучались бы все народы, или, наконец, то (как предполагалось воляпюкистами или эсперантистами), чтобы все люди разных народностей составили себе один международный облегчительный язык и все обучились бы ему… Мне кажется, что последнее предложение самое разумное и, главное, скорее всего осуществимо…» (Цит. по: [Костомаров 1986: 275–276]). Интерлингвистическая литература обсуждает три наиболее перспективных пути: а) создание единого всемирного искусственного языка; б) использование одного или немногих из естественных языков; в) комбинированное использование естественных и искусственных языков.
Уместно заметить, что авторы утопий, антиутопий и фантастических романов о будущем человечества непременно касались вопросов языка, полагая, что общий язык – главная составляющая «счастья» и гармонии общества, свидетельство отсутствия этнических проблем, единства культурного процесса, однако решения их не отличались оригинальностью и лежали в колее указанных выше трех возможных путей преодоления многоязычия [Мясников 1999].
18.4. Искусственные языки: история идеи, практика, достоинства и недостатки перехода человечества на всеобщий искусственный язык
Идея создания единого всемирного искусственного языка («планового языка») возникла и живёт с того времени, как человек осознал факт многоязычия мира и практически столкнулся со всеми неудобствами, связанными с ним. Уже античный врач Клавдий Гален, философ Платон на заре человеческой цивилизации пытались создать единое средство коммуникации. Пожалуй, никто из больших мыслителей в средние века и в последующее время не прошёл мимо этой, ставшей уже вечной, проблемы. Р. Декарт, И. Ньютон, Г. Лейбниц, французские просветители, А. Ампер – вот далеко не полный список тех, кто предпринял практические попытки создать искусственный язык. Не остались в стороне и филологи. Я. Гримм, увлеченный идеей искусственного языка, написал подробную программу для составления такого языка. Бодуэн де Куртенэ высказался весьма определенно: «Если человек мог изобрести столько других средств, предоставляющих ему господство над природою и облегчающих взаимное общежитие, то почему же ему не изобрести тоже искусственного языка. <…> В <…> отрицательном отношении к искусственным языкам следует видеть предрассудок ученых» [Бодуэн де Куртенэ 1989: 382–383].