Теория языка: учебное пособие

Подсчёты специалистов в области информатики и общения подтверждаются практикой. Например, двум одинаковым по составу и способностям студенческим группам одновременно читался лекционный курс, при этом профессор находился в первой аудитории, а всё говоримое им звучало и во второй аудитории. На экзаменах в конце семестра выяснилось, что студенты, не только слушавшие, но и видевшие профессора, сдали экзамен гораздо лучше, чем студенты из второй аудитории, хотя остальные предметы обе группы сдали примерно одинаково. Замечено также, что информация, сообщаемая теледиктором, запоминается прочнее, чем аналогичная информация от радиодиктора.

Британский психолог Р. Уайзман экспериментально определил, что лживые сообщения легче всего люди распознают, когда их передают по радио, и чаще обманываются, читая газеты или сидя перед телевизором. 73,4 % радиослушателей сразу различили правду и кривду. Среди читателей газет таких – 64,2 %, телезрителей – 48,2 %. Британский исследователь констатировал, что мимика и жесты легко маскируют то, что невольно силится передать голос [Знание – сила. 1996: № 2: 149].

В.И. Ленин утверждал, что личное воздействие и выступление на собраниях в политике страшно много значит, что без них нет политической деятельности и даже само писание становится менее политическим. Фактор личного воздействия и действенности устного выступления Лениным объяснялся структурой идеи, которая вносится в массы. «Идея есть познание и стремление (хотение) /человека/» [Ленин: 22: 177]. Если первый компонент идеи – познание – без особых потерь может передаваться и письменным путём, то второй – «хотение» – эффективнее всего передаётся личным присутствием, речевыми и неречевыми средствами общения.

Соотношение количества информации, передаваемой с помощью обоих каналов, – величина переменная и зависит от многих обстоятельств. Чем ограниченнее словарь говорящих, тем чаще личные намерения сигнализируются несловесным путём. Особенно это заметно в общении детей, подростков, военнослужащих, семейных пар и лиц, долго проживающих совместно. «Кто не замечал тех таинственных бессловесных отношений, проявляющихся в незаметной улыбке, движении или взгляде между людьми, живущими постоянно вместе: братьями, друзьями, мужем и женой, господином и слугой, в особенности когда люди эти не во всём откровенны между собой. Сколько недосказанных желаний, мысли и страха – быть понятым – выражается в одном случайном взгляде, когда робко и нерешительно встречаются ваши глаза!» (Толстой Л. Отрочество, гл. V).

Разговорная речь в силу её двуканальности отличается большими эвристическими и творческими возможностями. На точном языке науки можно корректно только формулировать открытое, но сами открытия требуют мысли на базе естественного языка. К этому тезису неоднократно обращался писатель и философ М.М. Пришвин. «До последней крайности надо беречься пользования философскими понятиями и держаться языка, которым мы перешептываемся о всём с близким другом, понимая всегда, что этим языком мы можем сказать больше, чем тысячи лет пробовали сказать что-то философы и не сказали» [Пришвин 1990: 395]. «Мечтательная неточность мышления» первого человека (и, добавим, языка), которую упоминает Т. Манн в романе «Иосиф и его братья», в силу своих эвристических возможностей обусловила становление человека, его культуры и цивилизации.

Информативные и экспрессивные возможности невербальных средств информации в форме паракинесики и паралингвистики оправдывают целесообразность особой отрасли языкознания, о которой писал Е.Д. Поливанов: «Не надо думать, что эти стороны речевого процесса есть нечто не подлежащее ведению лингвистики, т. е. науки о языке. Только, разумеется, рассмотрение этих фактов… составляет особый самостоятельный отдел лингвистики» [Поливанов 1968: 296]. Перспективы оптимизации человеческого общения напрямую связаны с этой областью знания. Что касается профессиональной культуры учителя, то без учёта достижений этой новой отрасли науки она просто невозможна.

Проблема параязыка тесно связана с популярной ныне теорией речевых актов, которой предшествовала идея «речевых поступков», сформулированная Н.И. Жинкиным. «Речевой поступок» – это результат сложного взаимодействия языка и параязыка, процесс «переозначения»: «Слова имеют значение, но интонация накладывает на них свою переозначающую печать. В работу переозначения включается не только интонация, но и весь поток экспрессии – пантомимика, статика и динамика тела говорящего человека. Если бы этого не было, речь представлялась бы как безжизненные звуки, издаваемые чурбаном. Вот почему интонация значительно больше, чем звуковое оформление предложения. Получившееся образование в целом может быть названо речевым поступком» [Жинкин 1998: 84].