- Валентин Егорович, я закончил. – И дождавшись, когда хозяин кабинета подойдёт ближе, повернул картину к нему.
На фоне синего неба в разрывах серых облаков, чуть в сторону от зрителя, летела тройка могучих лошадей, явно находящихся не в себе, сдерживаемые вожжами, которые тянул на себя левой рукой Сабуров, одетый во фрак, подпоясанный широким поясом, а в правой, опущенной вниз держал двуствольный пистолет с колесцовым замком. И видно было что пустит в ход его в любой момент, без малейшего сожаления. Но на лице застыло не напряжение, а широкая улыбка, явное наслаждение бешеной скачкой, непокорными лошадьми, и жизнью в целом.
Минут десять, Валентин Егорович вглядывался в картину, подробную словно фотография. Видны были даже подковы на поднятых ногах лошади, испуганное женское лицо за стеклом кареты и бешенные, на выкате лошадиные глаза, зубы закусившие удила и губы с розовой пеной.
- Однако. – Сабуров с трудом оторвал взгляд от картины, словно проваливаясь в то время и в тот мир и перевёл взгляд на Никиту. Парень явно не понимал цену своему таланту, но это не беда. Не дадим в обиду. Он снова перевёл взгляд на картину и снова едва сумел оторвать взгляд. Да, такое можно повесить хоть и в кабинет. Не выспренно - хвастливое, а вполне серьёзное и взрослое произведение, много говорящее о хозяине лучше любых слов.
Он распахнул дверь в приёмную, и не входя негромко обронил: - Катя, зайди.
- Да, Валентин Егорович. – Стройная ухоженная женщина, одетая по последней советской моде, в платье из китайского шёлка, но по французским лекалам, вошла держа в руках блокнот.
- Сестра вот этого молодого юноши, насколько я помню, Калашникова Варвара Анатольевна сейчас дома, по адресу Улица Гвардейская…
- Дом пять, квартира тридцать пять. – Никита чуть нахмурился. – А, зачем…?
- Могу заплатить наличными, но это опасно. Такая куча денег, а у вас сто процентов, дома картонная дверь. И нужно тебе спать на вулкане? – Спокойно объяснил директор главторга. – А так, сейчас Катенька поедет, прихватит твою сестру, и откроет ей сберкнижку, по которой только хозяйка сможет получить деньги. А чтобы она не переживала, ты поедешь с ней, и всё объяснишь. – Сабуров подошёл к сейфу, и набрав номер на замке, распахнул тяжёлую дверцу. – Портрет который мне не понравился обошёлся мне в десять тысяч. Да, знаю, что дорого, но вот такие в Москве цены на парадные портреты. А тебе я заплачу двадцать. Не спорь, здесь я решаю, что и сколько стоит. Что ещё очень важно – эта планка теперь будет во многом определять твой гонорар, так что не продешеви. – Он положил пачку денег на стол, и нагнувшись к своему писчему прибору, вытащил визитку. – А это совсем личное. Звони если будут проблемы. Катенька, запомнишь юношу?
- Разумеется Валентин Егорович. Я возьму тогда вторую вашу машину, или мне на своей отвезти?
- Знаешь, наверное, лучше на твоей. Всё же Фиат поскромнее Волги. А сейчас лишнего внимания совсем не нужно.
Дома, сестра опять едва не ударилась в истерику, но Катерина, надев на себя маску высокомерной московской дамы, быстро успокоила Варвару, объяснив, что такие люди как Сабуров, просто так деньгами не разбрасываются и, если заплатил двадцать тысяч, значит это ровно столько и стоит.
Но после того, как брат с сестрой вернулись из сберкассы, она всё равно села в уголок немного поплакать, а после, комсомолка Калашникова истово молилась старой иконе, поминая маму и папу, не доживших до этого дня.
А засыпая, Никита думал, какой кошмар его ждёт, когда придётся тащить сестру к Александре, чтобы купить вещи на зиму и осень.
Но вопреки ожиданию всё прошло нормально. Видимо девушка исчерпала все тревожные страхи, и спокойно отнеслась к визиту в закрома торговли, где ей подобрали пальто, шубку, и прочие вещи, необходимые московской даме, чтобы «вид иметь» и не теряться в толпе.
Никита тоже получил много обновок, включая тёплое пальто на птичьем пухе, ботинки, и пару зимних шерстяных костюмов, с мерками чуть «на вырост».
- То, что уже носить не будешь, отвезёшь обратно мне, я приму за треть цены. – Александра аккуратно упаковывала вещи в простые полотняные сумки, запас которых у неё казался неисчерпаемым. – И самое главное, все ваши старые тряпки просто выкиньте. Оставьте только то, что для вас памятно, а с остальным расстаньтесь без жалости. Нечего старое барахло хранить.
По утрам Никита вставал в пять, и к шести, уже заканчивал пробежку, чтобы заняться отработкой движений, которые его нейроассистент называл «малый гимнастическо-боевой комплекс». Перед ним, на площадке словно стоял прорисованный тонкими линиями человек, совершавший движения и их следовало повторять. Некоторые заканчивались выбросом кулака или стопы вперёд, или вбок, а некоторые заставляли скручиваться тело в тугую пружину. После основной тренировки, он спарринговался со своим виртуальным противником, а острые уколы боли отмечали попадания его кулаков и ног.