Теория Игры

Но вопрос денег следовало решить побыстрее, для чего оставалось буквально дней двадцать, потому как нужно ещё доработать в гастрономе, и только после этого искать более денежную работу. А вариантов имелось не так чтобы очень много.

Никита не знал литературных произведений будущего, и песен, да и вообще не знал будущего. Даже настоящее представлял себе весьма фрагментарно, чтобы что-то как-то спланировать. И нейроассистент тут не помощник, ибо он тоже учился понимать этот мир. Для того, чтобы раздеть криминал, нужно очень хорошо представлять себе все внутренние пружины общества, а пока он не видел даже всех внешних.

Ребёнок познаёт мир постепенно и даже к двадцати годам плохо ориентируется в пространстве. Что же говорить о подростке проснувшимся месяц назад?

Но и для знающего все ходы и выходы в Столице имелось немного вариантов. Все доходные поляны давно поделены, количество состригаемой зелени учтено, и известно кто, кому и сколько заносит от собранного урожая.

Даже проститутки на Казанском вокзале, посчитаны и учтены всесильной социалистической системой. И в такой ситуации добыча приличных средств становилась задачей вполне мастерского, а то и магистерского уровня.

Ассистент, которого Никита воспринимал как нечто естественное, не помня даже как тот оказался в нём, зафиксировав текущую проблему, выдал через какое-то время задание руководствуясь стимулирующей логикой.

Зафиксирована задача второго уровня. Решите её в течение тридцати дней, и получите три дополнительных пункта развития, которые сможете распределить по своему усмотрению.

Ассистент, имея свой, пусть даже и весьма специфический разум, понимал, что встроился в совсем юного представителя человечества, который к тому же находится сейчас на самом социальном дне. Но одним из приоритетов нейроассистента являлось продвижение носителя, для решения более глобальных задач, поэтому он всё время раздавал небольшие задания носителю, вроде «Вставать раньше и начинать день с тренировки», и тому подобное.

Никита же вполне приспособился к маленькому диктатору внутри себя, и уже новым разумом понимал, что тайна о существовании внутри человека подобного устройства так и должна остаться тайной.

Кроме того, ассистент частенько помогал носителю, ускоряя мышление и стимулируя разные участки головы.

Вот и сейчас, когда Никита погрузился в своеобразную медитацию в поисках решения вопроса, ассистент стимулировал зрительную память, и перед мысленным взглядом подростка проходила его, пока ещё совсем короткая жизнь. И поездка за вещами вставала как кадры цветного кино. Художники на Старом Арбате, и словно стоп-кадр, сцена, когда заказчик отдаёт пятирублёвую купюру за портрет, весьма небрежно написанный в технике «сухая кисть».

Честно говоря, Никита понятия не имел, сможет ли он также или хуже, но ничто не мешало ему попробовать, и подхватив со стола тетрадку и шариковую ручку, подложил снизу учебник по литературе, и стал быстрыми штрихами набрасывать абрис лица.

Имплант тоже ничего не знал о стилях и видах рисунка, поэтому помогал в силу своего понимания необходимости точного соблюдения деталей и пропорций.

Через час, у Никиты в руках лежал портрет сестры, выполненный в пока ещё не самом популярном жанре «фотореализм». Лицо, проработанное до мельчайших подробностей вплоть до ресниц, и чуть нарушенной линии правой брови. Но в целом, портрет конечно получился очень комплиментарным по духу, хотя и очень строгим по исполнению.

В конце семидесятых, в Союзе в жанре фотореализма практически никто не работал. Слишком затратно по времени и слишком сложно по технике, да и получить клеймо «буржуазный подражатель», очень не хотелось. Поэтому для СССР такой стиль выглядел не только революционно но и весьма привлекательно.

- Что это у тебя? – Варя вошедшая в комнату остановилась рядом и заглянула через плечо брата на листок и испуганно ойкнула.

- Это я? – Произнесла она почему-то шёпотом, и закрыла рот ладошкой. – Я такая красивая?

- Ты ещё лучше. – Никита, аккуратно оторвал листок из тетради, и отдал Варе. – У тебя случайно не найдётся пары листов ватмана?

- Да конечно! – Как у всякого советского студента, будущего инженера, дома хранился серьёзный запас бумаги, карандашей и ластиков всех видов.

Всё это он разложил вокруг себя, и наколов лист ватмана на кусок фанеры, используемой Варей в качестве чертёжной доски, стал набрасывать новое лицо.

Второй портрет дался ему намного легче, и где-то через час, он стоял перед дверью служебного кабинета директора универмага Олега Геннадьевича Кульчинского.

- А, Никитка, заходи. – Директор положил трубку телефона, и с интересом оглядел мальчишку каким-то особым взглядом. Светло-серые брюки, свободного покроя, белая льняная рубашка, и мягкие туфли – лоферы, рисовали образ неброский, но очень достойный, словно парень только что вышел из папиной Волги, или даже Чайки[1].