Теория красоты

По всем вероятиям, во всей области искусства нет произведения более широко дидактического, чем гравюра Альбрехта Дюрера, известная под названием «Рыцарь и Смерть». Но это одно из целого ряда произведений, передающих столь же отчетливые видения. Некоторые из них, как, например, «Святой Губерт», интересны только по способу изображения, другие непонятны или уродливы, или совершенно лишены всякого значения. Таким образом, если внимательно рассмотреть способность иметь видения, которой обладал великий Дюрер, мы увидим, что способность эта – болезненная, что она чаще унижала его искусство, чем возвышала его, и заставляла тратить большую часть энергии на изображение сюжетов бессодержательных, из которых только два, в течение всей его жизни, имели высокую дидактическую цену, да и те, в сущности, могут внушить лишь довольно безотрадное мужество. Каково бы ни было их достоинство, они более похожи на сокровища, добытые ценою больших страданий, чем на непосредственный дар Божий.

Наоборот, не только самые высокие, но и самые основательные результаты были добыты художниками, в которых способность видеть видения хотя и существовала в сильной степени, но подчинялась сознательному замыслу, умерялась спокойным, непрерывным, не лихорадочным, а любовным наблюдением вполне реальных явлении окружающего мира. Насколько возможно проследить связь творческих способностей с нравственным характером жизни, мы видим, что лучшие произведения искусства созданы людьми хорошими, но не определенно религиозными, отнюдь не сознававшими никакого внушения свыше и часто совершенно не понимавшими своего превосходства над другими. Один из величайших художников, Рейнольдс, утверждал в ослеплении скромности, что «все доступно для верно направленного труда».

РЕМЕСЛЕННАЯ СТОРОНА ИСКУССТВА. – Рабочий день такого человека, как Монтень или Паоло Веронезе, заключается в беспрерывном, последовательном ряде движений руки, более верных, чем движения самого искусного фехтовальщика; карандаш не только проводит с безошибочной точностью прямую линию от одной точки до другой, но с такой же точностью проводит линию изогнутую и ломаную, иногда на пространстве фута и более; уверенность движений доходит до того, что художник может, как это часто делал Веронезе, без запинки одной линией начертить вполне законченный профиль или другую часть контура головы, и рисунок не потребует дальнейших изменений.

Попробуйте, прежде всего, представить себе, какая точность мускульного движения, какое духовное напряжение нужно для подобной работы; точность движений фехтовальщика достигается упражнением в однообразном их повторении, но рука художника каждую минуту подчиняется непосредственному замыслу. Далее, представьте себе целый день работы, требующей твердости и тонкости мускульных движений, постоянного напряжения ума в мгновенном выборе и упорядочении материала, и при всем том художник не только не утомляется, а, очевидно, радуется работе, как радуется орел, махая крыльями. Так проходит не один день, а целая жизнь, долгая жизнь, и силы его не только не убывают, а видимо прибавляются, пока не наступят в нем чисто органические изменения старости.

Если вы сколько-нибудь знакомы с физиологией, подумайте, какого рода этическое состояние духа и тела подразумевается подобным существованием, не только в настоящем, но и в прошлых поколениях, какое благородство расы, удивительное равновесие и гармония жизненных сил! В конце концов решите сами, возможно ли совместить подобный образ жизни с порочностью, мелочными волнениями, грызущей алчностью, муками злобы и раскаяния, с сознательным возмущением против законов божественных или человеческих, с фактическим, хотя бы и бессознательным нарушением малейшего закона, если повиновение ему ведет к прославлению жизни и к радости ее Подателя.