Теория квантовых состояний

Вторая моя лекция прошла получше. Не буду себя переоценивать, но твердую четверку поставлю. Студенты были поспокойнее, может быть послеобеденное умиротворение действовало. Я и сам немного расслабился, хотя конечно, отпустить полностью вчерашний своей опыт не смог.

Потом снова бродил я по коридорам, долго стоял у книжного ларька в вестибюле, якобы изучая выставленные книги. Только под вечер вернулся я в преподавательскую, где за чаем обнаружил на столе свежие распечатки результатов от Анатолия. Когда часовая стрелка подступила к пяти, я запихал ворох бумаг в сумку, с намерением разобрать их дома, подхватил верхнюю одежду и поспешил на выход.

В пять, как и было условлено, я стоял в фойе нашего седьмого университетского здания. Вокруг меня кипела жизнь вечернего университета: подходили на занятия вечерники, сновала молодежь с дневного отделения, уходили с работы преподаватели.

Я стоял у массивной квадратной колонны университетского вестибюля и размышлял о том, что должно быть выгляжу очень глупо вот так, посреди залы с пальто, перекинутым через руку и двумя саквояжами — одним, моим собственным, другим — коричневым мятым портфелем Никанор Никанорыча.

Медленно текли минуты. Я взглянул на часы — было двадцать минут шестого. Никанор Никанорыча не было и в помине. Как там он выразился в записке: "Даю зарок и клятвенно обещаю…" Ну и где он теперь, вместе со своим зароком?

Я подождал еще десять минут. Поодаль, с обратной стороны колонны беседовали две немолодые женщины. Они стояли ко мне спиной, в длинных стеганных куртках и платках, повязанных на плечи и не мог я разобрать, то ли это возрастные студентки вечернего отделения, иногда приносило к нам на доквалификацию совсем уже зрелых студентов; то ли какие-то наши сотрудницы, вахтерского или уборщицкого дела. Со спины и по стати, по крайней мере, они хорошо подходили на такую роль.

Внимание они мое привлекли случайно. Так уж устроена человеческая натура, если ты стоишь, ничем конкретным не занят, а рядом разговаривают полушепотом, начинаешь поневоле прислушиваться. Не знаю, как объясняют это психологи. Я отвернулся, чтобы непроизвольно подслушать не мне предназначенные сплетни.

— Сама машина саданула вбок и прямо в светофор! Вот и не верь потом в сглаз да нечистую силу. Студент-то, водитель, все повторял, что ума не приложит, как он в аварию попал.

— Пьяница! — с непонятной злостью отозвалась собеседница.

— Да не-ет. Милиционеры его потом и так и эдак проверяли. И в трубку дышал, и по линии ходил. А на машину еще и светофор обвалился, студент чуть вылезти успел.

— Врешь! — не очень убедительно сказала та.

— Ей богу. Говорю же — одно к другому, порчу навели.

— Чертовщина!

Я покачал головой. Любят люди посплетничать и погородить нелепых теорий.

— Борис Петрович, — услышал я.

Я встрепенулся. "Неужели?" — промелькнуло в голове. Голос, однако, принадлежал явно не Никанор Никанорычу. Женским был голос. Девичьим, если уж быть совсем точным. Я нервно обернулся.

— Здравствуйте, Борис Петрович, — ко мне, укутанная в короткий полушубок, подходила девушка.

— Здравствуйте, — неуверенно ответил я.

Одета она была по-зимнему, с шарфом и такой-же голубой вязанной шапкой, и я не узнал ее.

— Я — Маша Шагина, ваша студентка.

Выражение моего лица все еще не выражало понимания, что та самая это Маша Шагина, с аккуратной своей курсовой работой, поэтому девушка постаралась добавить к своему представлению некоторых дополнительных вех.

— Вы нам лекции читали в прошлом семестре по "автоматам", а в этом ведете курсовой проект. Я вам приносила план три недели назад и вы меня хвалили.

У Маши на щеках при этом проступил румянец. Топили у нас зимой прилично, в фойе было тепло, а одета она была уже по-уличному. Мина моя сделалась обычной физиономией усталого, чуть снисходительного преподавателя. Может быть малость раздраженного тем, что встретил я совсем не того, кого ждал.

— Да, да, конечно Мария. Я вас отлично помню.

— Извините, я бы не стала вас беспокоить, но вчера в фойе университета произошел случай, который меня коснулся. То есть не просто коснулся, а задел, как бы это сказать…

— Говорите прямо, — бесстрастно сказал я.

Знаете, ведь к Маше я относился крайне положительно. Даже выделял ее среди студентов по ряду критериев. Но в этот конкретный момент почему-то никак я не был расположен вести с нею разговор. Да и вообще ни с кем. Поэтому и бегал весь день по коридорам, избегая общения на кафедре. В случае же с Машей, студенткой, у меня включился вдруг режим "язвительного преподавателя".

Она как будто это почувствовала и еще больше смутилась.

— Я про мужчину, который вчера вместе с вами был в фойе. Я его не знаю, но он сказал кое-что важное… то есть личное для меня.

Я сразу же вспомнил эту историю. "Машенька" и "Оленька". Студенты, которых Никанор Никанорыч удивил своей осведомленностью о тонкостях совместного проживания в общежитии.

— Я бы хотела поговорить с тем человеком, — продолжала Маша. — Хотя он и сказал тогда все верно, не ошибся, я не могу понять, как он узнал об этом?