Теория литературы

Ценности невозделанной, первозданной природы стали достоянием культурно-художественного сознания сравнительно поздно. Решающую роль, по-видимому, сыграла эпоха романтизма (упомянем Бернардена де Сен-Пьера и Ф.Р. де Шатобриана). После появления поэм Пушкина и Лермонтова (главным образом южных, кавказских) первозданная природа стала широко запечатлеваться отечественной литературой и, как никогда ранее, актуализировалась в качестве ценности человеческого мира. Общение человека с невозделанной (209) природой и ее стихиями предстало как великое благо, как уникальный источник духовного обогащения индивидуальности. Вспомним Оленина (повесть Л.Н. Толстого "Казаки"). Величавая природа Кавказа окрашивает его жизнь, определяет строй переживаний: "Горы, горы чуялись во всем, что он думал и чувствовал". День, проведенный Олениным в лесу (XX гл. - средоточие ярких, "очень толстовских" картин природы), когда он ясно ощутил себя подобием фазана или комара, побудил его к поиску собственно духовного единения с окружающим, веру в возможность душевной гармонии.

Глубочайшим постижением связей человека с миром природы отмечено творчество М.М. Пришвина, писателя-философа, убежденного, что "культура без природы быстро выдыхается" и что в той глубине бытия, где зарождается поэзия, "нет существенной разницы между человеком и зверем"2, который знает все. Писателю было внятно то, что объединяет животный и растительный мир с людьми как "первобытными", которые всегда его интересовали, так и современными, цивилизованными. Решительно во всем природном Пришвин усматривал начало неповторимо индивидуальное и близкое человеческой душе: "Каждый листик не похож на другой"3. Резко расходясь с ницшевой концепцией дионисийства, писатель мыслил и переживал природу не как слепую стихию, несовместимую с гуманностью, но как сродную человеку с его одухотворенностью: "Добро и красота есть дар природы, естественная сила"4. Рассказав в дневнике виденный им сон (деревья ему кланялись), Пришвин рассуждает: "Сколько грациозной ласки, привета, уюта бывает у деревьев на опушке леса, когда входит в лес человек; и потому возле дома непременно сажают дерево; деревья на опушке леса как будто дожидаются гостя..."5. Считая людей нерасторжимо связанными с природой, Пришвин в то же время был весьма далек от всевозможных (и в духе Руссо, и на манер Ницше) программ возвращения человечества назад, в мнимый "золотой век" полного слияния с природой: "Человек дает земле новые, не продолжающие природу, а совсем новые человеческие установления: новый голос, новый, искупленный мир, новое небо, новая земля - этого не признают пророки религии "жизни"6. Мысли писателя о человеке и природе получили воплощение в его художественной прозе, наиболее ярко в повести "Жень-шень" (1-я ред. -1933), одном из шедевров русской литературы XX века. Пришвинской концепции природы в ее (210) отношении к человеку родственны идеи известного историка Л.Н. Гумилева, говорившего о неотъемлемо важной и благой связи народов (этносов) и их культур с теми "ландшафтами", в которых они сформировались и, как правило, продолжают жить7.

Литература XIX-XX вв. постигала, однако, не только ситуации дружественного и благого единения человека и природы, но также их разлад и противостояние, которые освещались по-разному. Со времени романтизма настойчиво звучит мотив горестного, болезненного, трагического отъединения человека от природы. Пальма первенства здесь принадлежит Ф.И. Тютчеву. Вот весьма характерные для поэта строки из стихотворения "Певучесть есть в морских волнах...":

Невозмутимый строй во всем,

Созвучье полное в природе,

Лишь в нашей призрачной свободе

Разлад мы с нею сознаем.

Откуда, как разлад возник?

И отчего же в общем хоре

Душа поет не то, что море,

И ропщет мыслящий тростник?

На протяжении последних двух столетий литература неоднократно говорила о людях как о преобразователях и покорителях природы. В трагическом освещении эта тема подана в финале второй части "Фауста" И. В. Гете и в "Медном всаднике" А. С. Пушкина (одетая в гранит Нева бунтует против воли самодержца строителя Петербурга). Та же тема, но в иных тонах, радостно-эйфорических, составила основу множества произведений советской литературы. "Человек сказал Днепру:/ Я стеной тебя запру,/ Чтобы, падая с вершины,/ Побежденная вода/ Быстро двигала машины/ И толкала поезда". Подобные стихотворения заучивались школьниками 1930-х годов.

Писатели XIX-XX вв. неоднократно запечатлевали, а порой и выражали от своего лица надменно-холодное отношение к природе. Вспомним героя пушкинского стихотворения "Сцена из "Фауста", томящегося скукой на берегу моря, или слова Онегина (тоже вечно скучающего) об Ольге: "... как эта глупая луна на этом глупом небосклоне", - слова, отдаленно предварившие один из образов глубинно кризисного второго тома лирики А.А. Блока: "А в небе, ко всему приученный,/ Бессмысленно кривится диск" ("Незнакомка").