Теория литературы

В послеромантические эпохи художественный вымысел несколько сузил свою сферу. Полету воображения писатели XIX в. часто предпочитали прямое наблюдение над жизнью: персонажи и сюжеты были приближены к их прототипам. По словам Н.С. Лескова, настоящий писатель - это "записчик", а не выдумщик: "Где литератор перестает записчиком и делается выдумщиком, там исчезает между ним и обществом всякая связь"2. Напомним и известное суждение Достоевского о том, что пристальный глаз способен в самом обыденном факте обнаружить "глубину, какой нет у Шекспира"3. Русская классическая литература была более литературой домысла", чем вымысла как такового4. В начале XX в. вымысел порой расценивался как нечто устаревшее, отвергался во имя воссоздания реального факта, документально подтверждаемого. Эта крайность оспаривалась5. Литература нашего столетия - как и ранее - широко опирается и на вымысел, и на невымышленные события и лица. При этом отказ от вымысла во имя следования правде факта, в ряде случаев оправданный и плодотворный6, вряд ли может стать магистралью художественного творче(93)ства: без опоры на вымышленные образы искусство и, в частности литература непредставимы.

Посредством вымысла автор обобщает факты реальности, воплощает свой взгляд на мир, демонстрирует свою творческую энергию. З. Фрейд утверждал, что художественный вымысел связан с неудовлетворенными влечениями и подавленными желаниями создателя произведения и их непроизвольно выражает7.

Понятие художественного вымысла проясняет границы (порой весьма расплывчатые) между произведениями, притязающими на то, чтобы быть искусством, и документально-информационными. Если документальные тексты (словесные и визуальные) с "порога" исключают возможность вымысла, то произведения с установкой на их восприятие в качестве художественных охотно его допускают (даже в тех случаях, когда авторы ограничиваются воссозданием действительных фактов, событий, лиц). Сообщения в текстах художественных находятся как бы по ту сторону истины и лжи. При этом феномен художественности может возникать и при восприятии текста, созданного с установкой на документальность: "... для этого достаточно сказать, что нас не интересует истинность данной истории, что мы читаем ее, "как если бы она была плодом ...> сочинительства"8.

Формы "первичной" реальности (что опять-таки отсутствует в "чистой" документалистике) воспроизводятся писателем (и вообще художником) избирательно и так или иначе преображаются, в результате чего возникает явление, которое Д.С. Лихачев назвал внутренним миром произведения: "Каждое художественное произведение отражает мир действительности в своих творческих ракурсах ...>. Мир художественного произведения воспроизводит действительность в некоем "сокращенном", условном варианте ...>. Литература берет только некоторые явления реальности и затем их условно сокращает или расширяет"9.

При этом имеют место две тенденции художественной образности, которые обозначаются терминами условность (акцентирование автором нетождественности, а то и противоположности между изображаемым и формами реальности) и жизнеподобие (нивелирование подобных различий, создание иллюзии тождества искусства и жизни).Разграничение условности и жизнеподобия присутствует уже в высказываниях Гете (статья "О правде и правдоподобии в искусстве") и Пушкина (заметки о драматургии и ее неправдоподобии). Но особенно напряженно обсуждались соотношения между ними на рубеже XIX - (94) XX столетий. Тщательно отвергал все неправдоподобное и преувеличенное Л.Н. Толстой в статье "О Шекспире и его драме". Для К.С. Станиславского выражение "условность" было едва ли не синонимом слов "фальшь" и "ложный пафос". Подобные представления связаны с ориентацией на опыт русской реалистической литературы XIX в., образность которой была более жизнеподобной, нежели условной. С другой стороны, многие деятели искусства начала XX в. (например, В.Э. Мейерхольд) отдавали предпочтение формам условным, порой абсолютизируя их значимость и отвергая жизнеподобие как нечто рутинное. Так, в статье P.O. Якобсона "О художественном реализме" (1921) поднимаются на щит условные, деформирующие, затрудняющие читателя приемы ("чтобы труднее было отгадать") и отрицается правдоподобие, отождествляемое с реализмом в качестве начала косного и эпигонского1. Впоследствии, в 1930 - 1950-е годы, напротив, были канонизированы жизнеподобные формы. Они считались единственно приемлемыми для литературы социалистического реализма, а условность находилась под подозрением в родстве с одиозным формализмом (отвергаемым в качестве буржуазной эстетики). В l960-e годы были вновь признаны права художественной условности. Ныне упрочился взгляд, согласно которому жизнеподобие и услойность - это равноправные и плодотворно взаимодействующие тенденции художественной образности: "как бы два крыла, на которые опирается творческая фантазия в неутомимой жажде доискаться до правды жизни"2.