Теория невероятности (СИ)

На четвертый день пошел дождь: шквальный, с темными тучами и громом. Концентрация озона в воздухе увеличилась. "Сейчас что-то произойдет, - подумал исполняющий обязанности двойника президента, - или снова появится шаровая молния, или..." Неоконченную мысль оборвал звонок телефона. Мысль тут же забылась, а в трубке появился на удивление любезный голос Тайника. Николай пропустил любезности мимо себя, зная им цену, потому держал трубку на значительном расстоянии от уха. Суть звонка состояла в том, что ему предлагалось быть готовым к какой-то встрече через два часа. Что за встреча, с кем и по какому вопросу Тайник не стал излагать, а Николай привык не задавать лишних вопросов. Но осадок неизвестности в душе вынудил предполагать худший вариант: неужели его решили устранить?

Этот крайний вариант предположения, вынудил Николая обдумать защитные меры. Терять ему было нечего, и если предположение верно, то решил не идти, как овца на заклание, а оказать сопротивление. Пусть глупое, бессмысленное, но достойное человека: его любовь призывала не смиряться с судьбой и не только... В нем витал дух вечности, требующий не покоряться обстоятельствам.

Накануне встречи он одел светлый костюм с золотистым галстуком, лакированные бежевые туфли. Продумал, где он будет стоять, когда за ним придут, что будет держать в руках - трость, а рядом со второй рукой на столе будет находиться бронзовая статуэтка женщины, подающая общеизвестными деталями намеки, что она якобы Нефертити. Кресло с высокой спинкой он разместил немного впереди того, на котором сам собирался разместиться. Мысли выстраивали оборонительный сюжет.

Хоть и было оговорено, но звонок неприятно огорчил. По-прежнему шёл дождь. Небо надулось тучами. И снова непроницаемый голос Тайника в трубке сообщил, что через десять минут его посетят гости.

Ровно через указанное время в апартаменты занимаемые Николаем вошли четверо. Они не были похожи на киллеров, уж больно не подходящий возраст - троим под

шестьдесят, четвёртым был Тайник. К тому же, он вспомнил, что мельком встречался с ними по работе.

Напряженные мышцы расслабились, колени передернулись слабостью, перенапряжение ушло и тело расслабилось, потянуло растянуться в кресле.

Тайник представил вошедших, хоть Николай их знал, правда, косвенно, очень торжественно. Собрались люди способные только наименованием своих должностей повергнуть в обморок простого смертного. Первым был представлен госсекретарь. Маленький, полненький, со средним брюшком и большими отполированными залысинами, которые, похоже, всегда прилагались к подобным фигурам.

"Госсекретарь, как госсекретарь, - подумал двойник президента, почему его все боятся такого..."

Следующим был представлен министр Службы Безопасности. О, это был мужчина, относящийся к тем, которые нравятся женщинам. Одна нижняя бульдожья челюсть чего стоила... А были ещё бакенбарды, рост легкоатлета специализирующегося на прыжках в высоту. Ну и конечно, желудок, способный вместить небольшую овцу, - как без него быть государственному человеку. Короче, большой мужчина - желанный подарок дамам к празднику. Такой способен личным организмом такие ветра пустить, будь на то случай, что горазд и деревья к земле пригнуть, и дров немалых наломать. Витязь!..

А вот третий не задался внешностью: худощавый, сухощавый, лицо слегка оспинами побито, как у Сталина, в глазах - подземелье притаилось. Словом - министр внутренних дел собственной персоной.

Госсекретарь, не вставая с кресла, очень жестким голосом начал речь. Как обычно в разговоре с чиновниками, из первых слов понять, о чем будет разговор, не представлялось никакой возможности. Звучало что-то о том, что страну нельзя сотрясать отрицательными событиями, что она и так очень чахлая, хотя и гордая; что на нас косо смотрят и денег в долг не дают, что новые потрясения никак не желательны...

Николай слушал госсекретаря и никак не мог понять, к чему он клонит, а заодно - место прибывших персон в своей жизни. То, что не мог видеть он, должно быть, видели небеса. Слушая досужие рассуждения госсекретаря, Николай отвлёкся в мыслях, и его потянуло на поэзию, которую он любил, но не обладал стихотворными качествами. "Я вас хотел, но вам плевать. И я обиделся на вы..." - это всё, что мог выдать его "поэтический" ум. Относилось сие сомнительное стихотворчество к политике или к любви не мог сказать даже сам творец, - просто, речь госсекретаря навеяла.