Теория невероятности. Золотой дождь

— Ты зачем палку принес? Она же ведь не хромает.

— Для красоты, — сказал я. — Посошок…

— Тише, — сказала мама и прикрыла дверь. Я стал шепотом пересказывать отцу что к чему. Он смотрел в полуоткрытую дверь. Шура стояла вся красная.

— Ну, пой, — сказала мама.

Шурка открыла рот и запела тонко и противно:

— Ой, девочка Надя… чиво тебе на-ада… Ничего ни нада… Кроме шикала-ада…

Мама зажала уши руками. Шурка остановилась.

— Это вульгарно! Вульгарно! — сказала мама.

Шурка смотрела в пол.

— Я слышала, как ты во дворе поешь, — сказала мама. — У тебя есть данные. Хочешь, я тебя буду учить?

— Ой… — простонала Шурка и задохлась. — Хочу…

— Ты хорошая девочка, — грустно сказала мама. — Они мужики. Они нас не понимают. Я мечтала о дочке. Буду учить тебя по-настоящему. Никаких «Надь». Только классика. Вот послушай…

Мама проиграла вступление и запела грудным интеллигентным голосом:

— Л-любовь свободна, мир чар-руя… законов всех она сильней… Меня не любишь, но люблю я… так бер-реги-ись любви-и мо-ей.

Она остановилась. Шурка зачарованно смотрела на нее.

— Поняла? — спросила мама. Шурка сглотнула и сказала:

— Поняла.

Мама выпрямилась и с торжеством распахнула дверь.

На кухне хохотал отец. Я, как всегда, таращил глаза. Костя да Винчи говорит, что у меня и сейчас такие же умные глаза.

Глава 4 СКАЗКИ ВЕНСКОГО ЛЕСА

— Вот и все, — сказал я. — Больше сказок я не знаю.

— Нет, не все, — сказала Катя. Мы шли молча. Ветер качал фонари. На стенах домов взлетали и опускались арки теней.

— Опять вы за свое?… — сказала Катя. Опять я за свое. Она права. Я шел и думал, почему я все это рассказываю? Почему меня с такой силой потянуло на воспоминания?… Ну конечно, общая атмосфера Благуши, ну конечно, девушка Катя, ну конечно, желание доказать себе, что, несмотря на мой провал… Что я хотел доказать себе, я сам точно не знал. Что-то надвигалось на меня. Хорошее или плохое — неизвестно, только чувствовал, что надвигается. «Только бы хорошее, — думал я. — Господи, только бы хорошее!» Была у меня одна догадка, но я даже боялся думать о ней. Это была странная ночь.

— Подумаете, какой трезвый прозаик! — сказала Катя. — Может, сказка только еще начинается.

— Давайте вести взрослый разговор, ладно? — сказал я. — Ну, договорились?

Это была странная ночь. Я начинал понимать Митю. Мне очень хотелось быть Митей и действовать в его духе.

Кто-то бежал, топая ногами, как бегемот. Я обернулся. Нас догоняла Анюта. Сегодня я ничему не удивлялся. Она остановилась, задыхаясь, и оглядела Катю.

— Понятно, — сказал я. — Мне надо срочно идти.

— Ага, — сказала Анюта.

— Курьеры, курьеры, — сказал я. — Сто тысяч одних курьеров. Сейчас я вам скажу — познакомьтесь… Катя… Анюта… А вы хором скажете: «Никогда!»

— Катя, — сказала Катя и протянула руку.

— Анюта, — сказала Анюта. — Вы на него не обращайте внимания. Он каждый вечер такой, они все такие.

— Все — это я и еще двое приятелей. Мы очень популярны в узких кругах. Мы очень популярны среди Анюты, — сказал я.

— Значит, так, — сказала Катя. — Видите это здание?

— Ну и что? — сказал я. — Это школа, где я учился. Ну и что?

— Уже начался вечер. Сегодня вечер всех выпускников.

— Да знает он, — сказала Анюта. — Еще с утра заводится. Вы ненадолго. Полчасика, ладно? Алексей Николаевич, а меня без вас пустят?

— Пустят, — сказал я. — Через полчаса мы придем.

— Она могла бы меня и не разыскивать, — говорю я ворчливо. — Это же чистая случайность, что она меня разыскала.

— А она ничего!

— Она мой друг. У меня все друзья настырные.

— Слушайте… — говорит она. — Вы же все равно пойдете на вечер. Зачем вы себя обманываете?

Идем. Молчим.

— Случайность! — говорит она. — Вы знаете, что такое теория вероятности?

— Понятия не имею, — говорю я искренне.

— Ну вот!… А ведь если человек есть, то вероятно и то, что два человека могут встретиться. В общем нужно только, чтобы произошел перевес шансов в одну сторону, вызванный случайными причинами. Понятно?

— Ага.

— Бывает, шансов почти никаких, но ведь почти каждая встреча — это случайность. Случайная встреча — это такая, у которой нет никаких последствий. Тогда мы ее не замечаем, не помним. А если помним — это уже какая-то закономерность. Понимаете?

— С большим трудом. У меня всегда по физике была тройка, — сказал я.

— Напрасно, — сказала она. — Сейчас без физики не проживешь.

Откуда ей знать, дурехе, что сейчас без поэзии не проживешь! Была бы поэзия, а остальное приложится. Когда есть поэзия, люди горы сворачивают. И в области физики тоже.

— Откуда вы знаете физику? — спрашиваю я.

— Я знакома с одним крупным физиком.

— Их сейчас как собак нерезаных, — говорю я. — Молодой, старый?

— Моложе вас, но такой, знаете, — она неопределенно помотала рукой. — Не такой, как мы с вами… Сверхсекретный.

— Я же не спрашиваю фамилии!

— Я вообще.

Я повеселел. «Ни черта, — подумал я, — плохи его дела, если о нем так говорят».

— Катя, хотите я вам расскажу про случайную любовь без последствий?

— Только если про себя. С самого начала. Как все это случилось.

— Ну да, — сказал я. — Только про себя. Это случилось как удар грома.

Послышался удар грома.