Теория падений (Записки зонального менеджера)

— О, дядя Хадик… а где моя мама? А вы мою маму не видели?

— Юр, сейчас время-то всего ничего, она придет.

— Ее долго нет, я боюсь. Когда она пхидет?! — он начал плакать.

— Юра, послушай меня, бояться не надо, потому что есть бог, он тебя любит, и он тебя защитит! — Радик сдерживал себя, чтобы не заорать.

— Вы ошибаетесь, дядя Хадик, бога нет.

— Это кто тебе сказал?

— Мой папа.

— А-а, а вот когда я был маленький, меня защищал зеленый воин. Я однажды проснулся нечаянно, а он стоит у кровати. И я понял, что он настоящий, потому что когда вставал, то я его обошел. А он стоял, и у него был зеленый меч.

— А может быть, это был вампих или ниньзя-убийца?

— Это был мой защитник, у тебя тоже такой есть, у каждого маленького мальчика такой есть. Если сильно-сильно зажмуришься, то ты его увидишь. Он все твои желания исполнит, если ты сильно захочешь. Вот, чего ты хочешь?

“Никогда и ничего он не исполнит, Юра. И повторишь ты ужасную судьбу своих мамы и папы”.

— Кока-колу и Спанч Боба.

— Это прекрасно, прекрасно, Юра! Жди.

Радик вернулся, взял деньги. Посмотрел на жену, на спящих детей. У Лорки обнажилась грудь, раздвинуты колени, если бы она сейчас знала об этом, то даже сонная умерла бы от смущения. У дочери в кулачке игрушечные наручники полицейского. У Германа вздрагивает напряженная вермишелька. Хотел взять Найду с собой и даже услышал ее старческое сопение, но вспомнил, что она уже умерла. Так и вышел в халате, это прекрасно и даже прикольно — ходить по двору в халате, будто живешь в городке чудаков, художников и свободных поэтов.

Не удержал дверь подъезда, и она громыхнула. Видно было, что Юрка задремал, он протирал глаза.

— Жди.

— Жду, дядя Хадик.

В ночном магазине “Агрика” Радик купил кока-колу, сок фруто-няня для дочки и соленую соломку, которую обожал Герман.

Вышел. Тихое, осеннее предрассветное мгновение и бодрость, будто преотлично выспался. Несмотря ни на что, рассвет дарит надежду и радость душе. И вдруг за углом магазина Радик ясно услышал смех Лили, который ни с чем не мог бы спутать. Он пошел туда, приготовившись удивиться, удивить, радостно раскинуть руки, сказать что-то и засмеяться. Но там никого не было. В ушах звучал ее смех, и казалось, что в сером воздухе еще дрожат водяные знаки ее фигуры. От волнения и холода Радику захотелось помочиться. Оглядываясь, он пошел в кусты. Сочные, глянцевые листья, синяя трава, мягкий свет ранних окон, пустырь… и вдруг Радик заблудился от себя. Он не узнавал этого места и не понимал, куда ему дальше идти, с кем он должен жить и нести ответственность. Радик все удалялся от себя жизненного и случайного. Наконец, под ветвями, окутанными туманом, он увидел фигуру парня в черном облегающем пальто, выскочил на него и заполошно заметался внутри самого себя — Радик узнал этого парня. Узнал освещенный светом фонаря угол черного фургона.

Отставив в сторону кока-колу, сок, соломку, с радостной смелостью подошел к этому парню, который будто поджидал его. Увидев Радика, он закурил. Тихо, лишь из глубины небес слышен сонный, волглый звук самолета.

Парень затянулся пару раз и передал Радику окурок. Подошел к фургону, с привычной ловкостью забрался, протянул Радику руку и вдруг сильно толкнул его в лоб, почти что ударил, будто бы с ненавистью. Радик отшатнулся, а парень качал головой, мол, иди, не надо сюда.

Потом печально посмотрел на него уже из-за границы небытия и медленно, словно из уважения к нему, потянул за собой гремящие створки дверей.

Заурчал двигатель. В кабине шевелилась скользкая, черная тень водителя.

Машина медленно развернулась и объехала Радика. Он стоял и смотрел, пока фургон не исчез из вида, пока сигарета не обожгла пальцы.

В обед собрались погулять. Спустились на первый этаж. Радик замер на лестничной площадке, а потом позвонил в дверь к татарам. Герман озадаченно посмотрел на него. Открыла Гуля, в халате, босая. Лицо ее, без всегдашних черных очков, показалось незнакомым, уродливым — опухшее, иссиня-серое и преждевременно постаревшее. Она смотрела с вызовом, готовясь услышать упреки, готовясь швырнуть дверь в лицо.

— А можно, Юрка с нами погуляет? — спросил Радик.

В глубине квартиры раздался писк.

— Какой гулять, у него чирья на… не проходят!

— А-а, ну извините, — Радик специально медлил. — Герману скучно одному.

— А за что извините-то?

— Ну-у, так, побеспокоили.

— Хм, побеспокоили… А мы тогда что делаем каждую ночь? — Гуля вдруг засуетилась, поправила халат. — Зайдите, я щас. Юр, хочешь погулять? Хочешь, а молчишь… Может, ваш мальчик сок будет? — спросила она, и по лицу ее прошла судорога смущения. — Сколько ему?

— Три с половиной.

— Ого, высокий какой, как Юра. У нас тут беспорядок, извините, — она искала одежду Юрки, к ее грязной пятке прилип фантик от конфетки.

Радик, Герман и Юрка медленно, гуськом шли по упругой, скользкой от дождя траве и пересекали холодные волны осенних, утробно-земляных запахов.

— У, блин, дядя Хадик, мне сегодня сон ужасов приснился… Дядя Хадик, ну почему вы меня не слушаете?

— Слушаем, слушаем, Юр.