Теория ракушек

Отвечать ему я не стала. Быстро собралась, вышла на улицу и отправилась домой. Лед застеклил лужи и теперь они загадочно мерцали в свете уличных фонарей. Стоило выйти за пределы школьного двора, как меня чуть не сбил сильный порыв ветра. Стараясь не обращать на него внимания, я тихонько запела:

«Ты один судьбою сужен,

Мне никто другой не нужен…»5

Ветер отрывал от слов кусочки спереди и сзади, я даже не знала, зачем и кому это пою, зато в голове прояснилось. Теперь всё виделось в другом свете. Действительно, дура:  чуть не поцеловалась с Гордеевым!

Вот так, от беспросветного одиночества, люди порой и совершают ошибки. Или соглашаются всю жизнь довольствоваться малым.

А я так не желаю.

Мне не нужно слегка или наполовину! Хочу такую любовь, о которой пишут в книгах.

Чтоб до головокружения. До дрожи. До искусанных губ.

Чтоб прохлада вечернего тосканского воздуха. Тепло нагретых камней. Шелест старого фонтана. Застывшие пятна подсветки на Иль Кампо. Крошки миндального печенья на шелковом платье.

Чтоб моя голова – на его коленях. Его пальцы – в моих волосах. Жарко, томно.

Переплетение звездных узоров. Соприкосновение душ.

Не понимать с полуслова, а разговаривать молча.

Урок № 4: жестокость

«Расскажите что-нибудь о себе»

«Что вам больше всего не нравится в окружающей вас действительности?»

«Что бы вы хотели изменить?»

В древнем Китае практиковали пытку каплями воды, а в гимназии № 65 – пытку белыми листами. Инициатором экзекуции ежегодно выступал  муж Тамары Аркадьевны Осокиной.

Господин Осокин работал заместителем главного редактора в газете, и с незапамятных времен у него было хобби – мучить школьников.  Когда-то газета процветала, сейчас ее читали одни пенсионеры, однако с завидной регулярностью Осокин публиковал опус на тему «Чем живет нынешняя молодежь». Тогда он через свою жену подкидывал нам разные анкетки, а мы должны были их заполнять.

В четверг, сразу после каникул, на урок немецкого вплыла Тамара Аркадьевна. В руках у нее были те самые белые листы.

– Марк Эдуардович, я не отниму много времени, – лучезарно улыбаясь Веберу, заявила она, – думаю, минут десять-пятнадцать им хватит.

Он согласно кивнул, а я не выдержала и тоскливо вздохнула. Наверное, выражение лица у меня было при этом не очень довольное, потому что Осокина вдруг вспылила:

– Акимова, а ты чего это кривишься? Чего кривишься? Только посмотрите на нее! Как с Гордеевым по всем углам обжиматься, так ты первая, а как что-то полезное сделать – сразу недовольство. Ты погоди, я еще с матерью твоей поговорю!

Что-что?

Гордеев громко хихикнул. Все сразу же уставились на меня, а я готова была провалиться. Ужас! Мне и так было стыдно, все каникулы ходила сама не своя, зачем же она меня еще и при всех позорит? Чувствуя, как начинают гореть щеки, я опустила голову, и Осокина тут же положила передо мной лист.

  «Расскажите что-нибудь о себе»

Белый прямоугольник с черными буковками, похожими на маленьких букашек.

Вопрос, от которого в последнее время хочется убежать.

Я закусила губу и опустила голову еще ниже.

 «Расскажите что-нибудь о себе»

Кто я? Какая я?

Если бы найти ответ! Раньше казалось: я такая разная, что буквально разрываюсь от противоречий, и поэтому трудно ответить на этот вопрос. А вот недавно подумала, что  не могу определить, какая я, потому что я – никакая. То есть – часто такая, какой меня хотят видеть люди. Когда-то я волновалась, что никто не узнает меня настоящую, но, может быть, дело в том, что я и не знаю, как это – быть настоящей? И как найти себя, если себя боишься?

«Что вам больше всего не нравится в окружающей вас действительности?» 

« Что бы вы хотели изменить?» 

Когда-то, теплым майским вечером, я возвращалась домой из музыкальной школы. Путь лежал мимо пекарни, и вдруг я увидела на прилавке чебуреки. На вид они были такие аппетитные! Не выдержав, купила один, присела на скамейку неподалеку и тут же начала есть.