Вещество белого цвета,рождённое под открытым небом,придающее горизонту волнообразность.Концентрация росы вплоть до оформленьяеё двусмысленной сути.Световые холмы. Пенный мрамор.В воздухе — ничто. Но на земле —покрывало гор и целых стран.Если порошит слегка, то это снег влюблённый,с поцелуями вручающий посланьяот зимы, дорог и расстоянья.
СНЕГ СОЗЕРЦАЕМЫЙ
Бездна терпенья у снега:чертит и чертит диагонали.Я устал от его бесконечнойбыстроты за окном.Белизна бледна и безвкусна,вся в болезненных пятнах сумерек.Свет сдаёт окоп за окопом,на месте сбежавших предметовостаётся один голый звук.У меня уже голоса нет, только эхо.Я уже не веду разговоров с другими,только с собой.Захочу снова жить — придётсявспоминать, какой была жизнь.Так и слепнут?
СНЕЖЕСВЕЖЕСТЬ
Сельская ночь, гулкая тишина.Снег пошёл.Глядь — перед нами зимняя сказка.Пропали прямые.Торжествуют круги и шары.Нас обступает окружность.Зачарована ритмом, навязанным белизной,уползает, струясь, мистерия ночи.Снег и луна поглядели в глаза друг другу — ночь бледнеет и чахнет.
О СНЕГЕ И О ПУСТЫНЕ
— Жара убивает пустынюили дарит ей жизнь?— Жизнь, смерть, снова жизнь для пустыни —как две сложенные ладони дня и ночи.— Когда же она жива?— Её жизнь — договор между жизнью и смертью, скреплённый печатью песков.— Есть у неё надежда?— Она до сих пор вспоминаетледниковый период.— Ей ночью хватает тени?— Одна краткая ночь для неё ничто.Только снег способеннапоить её звёздами вдоволь,и раскинуть бескрайнюю ночь,в которой она спокойно и гордобудет ждать вожделенных льдов.
СНЕГ ПОУЧИТЕЛЬНЫЙ
Селии Санчес де Мерида
Будто огромный созревший плод,сорвавшись с гигантского каменного дерева,шарообразная совокупность снегаустремляется по неровной наклонной плоскостис постоянным ускорениемвсё решительней и решительней вниз,под воздействием собственного веса,служа ярким примеромсамоубийства.
СНЕГ КАЖДОДНЕВНЫЙ
Снег живёт и как-то справляется молча.А ведь это нелёгкий труд — падатькаждый день на огромные ломти мира,одушевлять тени,освещать всёвплоть до сомнения, маячащего на горизонте.А потом умереть в кулаке, не оставив по себе памяти,только всхлипнув, как срезанный стебель.Или зачахнуть под солнцемс неповторимой в каждом отдельном случаемедлительностью агонии.