Теория стаи

Воспроизведения паранойяльного невроза потому не совсем точны, что и Ганнибал, и Гитлер, и Наполеон хоть в незначительной степени, но нечто человеческое все-таки сохранили. И потому своего духовного хозяина оказались недостойны, сумев увлечь за собой лишь часть угодников. Великие сверхвожди (толповоды) — не более чем приближения к тому известному идеалу, который и воплотится в образе Антихриста-Сверхвождя. Он-то уже и будет настолько лишен личностных качеств, настолько будет полным «мертвяком», настолько патологически лжив, что сумеет пробиться к самым глубинным неврозам всех без исключения исполнителей, сметая даже остатки логического мышления, — и восторженной всемирной толпой безоговорочно будет принят за Христа.

Великим же городом Второго Пришествия будет Россия или ее, нынешней, часть — своеобразная предтеча Нового Иерусалима Третьего Пришествия, истинного Великого Города, прообраза, поселившегося в паранойяльном сознании всех сверхвождей.

Истинный же Кунктатор, медлящий тысячелетиями, наблюдающий самопожирание великих армий, — Христос. Ему не будет нужды, как то полагают носители массового сознания, толпу, кайфующую (торчащую) в стае падшего архангела, уничтожать.

Зачем?

Толпа под стенами Великого Города, все более пламенея любовью-ненавистью, сама, наконец-то, от своего собственного кайфа сторчится.

Глава шестьдесят вторая ПОСЛЕСЛОВИЕ (Хотя последняя глава еще впереди)

Вот, собственно, почти все. Таков наш трехцентровый мир, в котором позднего Фрейда толпа окрестила выжившим из ума стариком, Льва Николаевича даже собственные дети называли сумасшедшим, зато его жену Софью Андреевну множество госслужащих считали и считают идеалом верной жены, любящей матери и благодетельной хозяйки дома. Мир, в котором православного Достоевского, любившего подолгу живать в Германии, заставляют считать русским писателем, а в портрет Льва Николаевича, который вне России жить не мог и был ее защитником даже после биологической смерти, дисциплинированно и педантично харкали православные монахи, потомки которых, лишь только оказывались в зоне оккупации, начинали кадить Гитлеру. Мир, в котором «внешник» считается героем, а «внутренник» — умницей.

Книга завершена, написана и последняя глава, которая еще впереди, — осталось только Послесловие.

Послесловие — это почти всегда информация об авторе, и если человек, которому было поручено написать послесловие, не глуп, то сообщает он не то, что важно с точки зрения иерархии, но, напротив, нечто противоположное. Некие существенные странности.

Среди прочего, в хорошем послесловии, — если обсуждаемая книга не чтиво, а произведение, — будет сделана попытка ответить на вопрос: почему автор без материальной для себя выгоды столь много времени и сил положил, чтобы это произведение создать?

Книга, — если она не чтиво, — это попытка понять; ее написание — процесс понимания, удобная форма сосредоточения. Результат сосредоточения — одно из двух:

— или самооправдание — и тогда это чтиво (а всякое легкое чтение — всегда завуалированное самооправдание, потому оно для толпы и легкое);

— или жесткое, если не сказать беспощадное, самопостижение.

Про чтиво забудем. Итак, пишущий пытается понять себя, а читающий — себя. Как это ни парадоксально, но именно для постижения себя читателю и необходимо расследование автором направления развития собственной души. И в этом умном деланье самое полезное — знание о «притягивающихся» к автору событиях. Если оказывается, что автор устремлен в ту же сторону, что и читатель, то сразу же обретается объем, становится намного больше воздуха для дыхания. Именно поэтому «Послесловие» должно располагаться вовсе не в конце, а, если возможно, в середине книги.

Или даже раньше.

* * *

Итак, кто же я — автор «КАТАРСИСов»?

Самооценка в познании себя есть тупик, следовательно, остается рассмотрение себя чужими глазами: суждения окружающих — тоже событие. Но важны не столько оценки, сколько — упорядочение противоположных о себе оценок. Кому ты нравишься, а кому — нет? С кем ты сходишься, а с кем — нет?

Каждый «нравится» только себе подобным.

Познание себя возможно только через познание типа людей, тебя одобряющих; а это возможно при одновременном познании вообще всех, в том числе и тебя отторгающих.

Один из надежных путей познания типа — в расследовании предыстории появления у оценивающего «ассоциативно-эстетических» предпочтений.