Теория стаи

На следующий день, чуть рассвело, карфагеняне вышли на поле боя собрать добычу; даже врагу жутко было смотреть на груды трупов; по всему полю лежали римляне — тысячи пехотинцев и конников, — как кого с кем соединил случай, или бой, или бегство. Из груды тел порой поднимались окровавленные солдаты, очнувшиеся от боли, в ранах, стянутых утренним холодом, — таких пунийцы[5] приканчивали…

Взгляды всех привлек один нумидиец[6], вытащенный еще живым из-под мертвого римлянина; нос и уши у него были истерзаны, руки не могли владеть оружием, обезумев от ярости, он рвал зубами тело врага — так и скончался.

Тит Ливий, XXII, 51:5–9

Ганнибал после блестящей победы под Каннами погрузился в заботы, приличные скорее победителю в войне, чем тому, кто еще воюет.

Тит Ливий, XXII, 58:1

Все уверены в том, что однодневное промедление [Ганнибала] спасло и город [Рим], и всю державу.

Тит Ливий, XXII, 51:4

Я должен был умереть в Москве! Тогда я имел бы высочайшую репутацию, какая только возможна.

Наполеон на о. Св. Елены

Кроме субвождей в руках сверхвождя пассивными марионетками являются также жухлые исполнители, но даже и они события вокруг себя формируют — все или почти все в их жизни не случайно. Это характерно для всех невротиков вообще, прежде всего, естественно, для одержимых моноидеей сверхвождей.

Невозможно при сравнительном жизнеописании Наполеона и Ганнибала не обратить внимание на то, что удивительно большое число узловых моментов судьбы Ганнибала загадочным — но лишь на первый взгляд — образом в точности воспроизвелись в судьбе Наполеона: особенности телосложения, переход через Альпы тем же ущельем, обстоятельства смерти, утраты власти и т. п. Эти и некоторые другие удивительные «совпадения» мы еще в дальнейшем рассмотрим.

В соответствии с теорией стаи вождь в большей мере, чем послушные воле вождя исполнители (жухлые некрофилы) вокруг себя события формирует — но тоже отнюдь не по своей свободной воле.

Человек обладает родовой памятью в том положительном смысле, что способен воспользоваться опытом всех своих предков, критически его осмысливая, — жаль только, что счастьем критического мышления себя одаривают лишь немногие. Удел остальных — отрицательная сторона родовой памяти, проваливание в неврозы, приобретенные не только на протяжении собственно своей жизни, но и унаследованные от предков; как следствие воспроизводятся уже некогда пережитые бедственные ситуации. И чем больше некий предок авторитарен (чем больше подонок), тем цепче когтит унаследованный от него невроз. А что может быть гнуснее сверхвождя (Ганнибала)?! У каждого человека двое родителей, соответственно четверо дедов, восемь прадедов, и так далее. Число предков и предков их предков хотя и ограниченно, но почти необозримо, — все средиземноморье.

И малорослый корсиканец поддался. В чем можно убедиться, сравнивая судьбы Ганнибала и Наполеона.

Но почему каждый конкретный невротик оказывается «в шкуре» неврозов данного великого военачальника, а не, скажем, земледельца? Выбор не случаен — он есть следствие многих факторов, плод диалектического единства внешних обстоятельств и нравственных решений, плод того, что принято называть душой.

Итак, что же могло повлиять на формирующегося Бонапарта, что он выбрал быть (не подражать! не казаться! а — быть!) Ганнибалом (или их, возможно, общим, историей забытым, предком)?

Какие особенности его пространственного, физического, физиологического и, как следствие, психического бытия определили или подтолкнули именно к этому «неврозу Ганнибала»? Некоторые из них уже были названы: