Пушкинскому осознанию проблемы, как мы видим, чужда одномерность толкования. Он далёк от плоского антилиберализма. Его привлекают более глубокие пласты, в каком-то смысле — архетипы, различающие Россию и Европу. Различие это, как подчёркивает поэт, имеет отношение к вербально-бессознательному уровню, тому уровню, что формирует аксиологическую сферу. Мы видим не неприятие либеральных норм и ценностей (свобода слова, печати и т. д.), а отказ воспринимать их в качестве
С этой точки зрения нам представляются крайне любопытными мемуарно-исторические очерки «Охрана и антисемитизм в дореволюционной России» А. И. Спиридовича
{467}— жандармского генерала, непосредственно связанного с окружением Николая II в период между двумя русскими революциями. Говоря о непростой политической ситуации, сложившейся в то время, автор особо подчёркивает достаточно спокойное отношение последнего русского царя к конспирологическим схемам как таковым. Признавая возможность и реальность практического объяснения при помощи элементов политического заговора конкретных социально-исторических событий, Николай II, как и его двор, всё же не принимали «теорию заговора» в качестве парадигмы социально-исторического мышления и не пытались её использовать для манипуляции общественным сознанием.Здесь следует обратить внимание и на то, что «Протоколы сионских мудрецов», хотя и были изданы в канун первой русской революции, остались практически невостребованными даже в идеологических построениях крайне правых. Подлинная известность к ним пришла уже после революционных событий 1917 года. Парадоксальна, но в то же время закономерна и объяснима с позиций нашего подхода география распространения «Протоколов сионских мудрецов»: Германия, Франция, Великобритания, США. Все эти страны, кроме Германии, являясь победителями в Первой мировой войне, не должны были испытывать чувство социального дискомфорта, выраженное в поиске внешних и внутренних врагов, о чём нам говорят представители неофрейдистского подхода. Здесь уже вступает в силу закон
За несколько лет до начала Первой мировой войны вопросами, связанными с «теорией заговора», помимо любителей конспирологов, начинают заниматься профессионалы. Генерал-лейтенантом П. Г. Курловым — командиром Отдельного корпуса жандармов было организовано комплексное изучение масонства. Непосредственно сбором материала занимался подполковник Г. Г. Мец. Изучение масонского вопроса вдохновило Меца на написание «Краткого исторического очерка происхождения масонства». Объёмное сочинение «жандармского знатока масонства» (определение П. Е. Щеголева), несмотря на его название, большей частью посвящено подробному пересказу масонских ритуалов, символики, степеней посвящения, различий между ложами. Даётся подробное описание 33 степеней «старошотландского» посвящения.
Что касается собственно генезиса масонства, то здесь Мец, повторяя сформировавшиеся к тому времени основные тезисы «теории заговора», возводит его к дохристианской и христианской эпохам. «Масонству в настоящем его виде предшествовали первоначально противохристианские секты и тайные общества, принципы которых и были главным образом заимствованы современными масонами»
{468}. Основными этапами формирования масонства являются: гностические секты, средневековые еретические движения (альбигойцы, богомилы), орден тамплиеров, социанисты. Деятельность масонов имеет, безусловно, негативные последствия для любых типов государств: как либеральных, так и традиционных.Другой формой практической деятельности Департамента полиции становятся попытки установить контакты с зарубежными конспирологическими центрами. Именно с этой целью в 1910 году за границу был отправлен в «научную командировку» Б. К. Алексеев. Среди главных задач поездки значилось налаживание связи с Антимасонской ассоциацией аббата Турмантена, издававшего конспирологический журнал с грозным названием «Франкомасоны без масок». Доклады Алексеева Курлову дают нам адекватное представление как о характере деятельности европейских конспирологов начала XX века, так и, что намного важнее, о восприятии этой деятельности в России.