Теория зла

В данный момент Бериш имел некоторую фору.

Он сидел, выпрямив спину, глядя прямо перед собой, вольготно сложив на коленях руки, теребящие удостоверение.

Не просто документ, а ключ, дающий доступ к царству мертвых.

Бериш посмотрел на часы. Полночь миновала. Он поднялся с места: теперь можно идти.

Припарковав «фольксваген» Стефа, он огляделся.

Прямоугольный пятиэтажный дом с рядом эркеров наверху. Высокий портик и множество окон. Но, в отличие от рисунка Майкла Ивановича, ни за одним из них не видно человеческой фигуры.

Но человек, которого он ищет, – там, внутри.

Муниципальный морг – грубый монолит из бетона, окруженный пустотой. Все самое важное и значимое находится под землей.

Иногда надо спуститься в глубины ада, чтобы узнать правду о себе.

Молодой ученик Кайруса был прав. В самом деле, Бериша интересовал последний подземный уровень.

Он вошел через главный вход и приблизился к посту охраны. Дежурный был поглощен какой-то телеигрой: смех и аплодисменты зрителей гулким эхом отдавались в подъезде.

Бериш постучал по стеклу. Охранник, не ожидавший визита в столь поздний час, встрепенулся:

– Что вам нужно?

Спецагент показал удостоверение:

– Я пришел провести опознание.

– Нельзя подождать до утра?

Бериш, не произнося ни слова, смерил его уничтожающим взглядом. Через пару секунд охранник сдался.

И позвонил, чтобы предупредить коллегу, что к нему спускается гость.

Зал номер 13 – Дантов круг, где пребывают «спящие».

Пока стальная кабина медленно скользила вниз, Саймон Бериш задавался вопросом, был ли нарочно избран такой номер.

«Вы суеверны, агент?» – спрашивал Майкл Иванович.

Обычно в отелях и в небоскребах не бывает тринадцатых номеров и тринадцатых этажей. Но здесь номер комнаты не исключили.

Нет, я не суеверен, сказал себе Бериш. И мертвецы тоже, им уже нечего терять, что может с ними приключиться хуже, чем смерть.

Лифт остановился с шипением сжатого воздуха, воцарилась тишина, показавшаяся Беришу бесконечной, и наконец двери раскрылись, явив взору круглое лицо сторожа.

За его спиной простирался длинный коридор.

Бериш ожидал увидеть белый кафель, освещенный жестким стерильным неоновым светом, чтобы у посетителей даже здесь, в нескольких метрах под землей, создавалась иллюзия открытого пространства и они не страдали бы от клаустрофобии. Но стены были зеленые, а точечные светильники оранжевого цвета располагались вдоль плинтусов на равном расстоянии друг от друга.

– Такая цветовая гамма успокаивает, помогает предотвратить паническую атаку, – с готовностью объяснил сторож, одетый в голубое, протягивая ему халат, тоже голубого цвета.

Бериш надел халат. Они двинулись в путь.

– На этом уровне в основном трупы бродяг или нелегалов. Ни документов, ни родни: окочурятся и оказываются здесь, внизу. Они помещаются в залах от первого до девятого, – объяснял сторож. – Десятый и одиннадцатый – для людей, которые, как и мы с вами, платят налоги и смотрят матчи по телевизору, но в одно прекрасное утро помирают в метро от инфаркта. Какой-нибудь пассажир притворяется, будто оказывает помощь, а на самом деле свистнет бумажник, и привет, фокус удался: дяденька или тетенька исчезают навсегда. Иногда, правда, всему виной бюрократы: девчонка в конторе перепутает бумажки, и вот родным, приглашенным на опознание, предъявляют чужой труп. Ты как будто бы и не умер, тебя продолжают искать.

Сторож пытается произвести на него впечатление, подумал Бериш. Но ничего не сказал.

– Дальше – самоубийцы и жертвы ДТП: зал двенадцать. Ведь, может статься, труп в таком состоянии, что сомневаешься даже, человек ли то был, – добавил сторож, испытывая, насколько крепкие у гостя нервы, но тот и бровью не повел. – Так или иначе, закон предписывает с ними всеми обходиться одинаково: держать в холодильной камере не менее восемнадцати месяцев. По истечении срока, если никто не опознал или не востребовал останки, и в случае если тело уже не представляет интереса для следствия, отдается распоряжение о его уничтожении путем кремации. – Сторож на память процитировал инструкцию.

Так и есть, рассудил Бериш. Но для некоторых дело обстоит по-другому.

– Дальше – эти, из тринадцатого номера, – продолжал сторож, будто читая его мысли.

Он говорил об анонимных жертвах нераскрытых убийств.

– В случае убийства закон гласит, что тело входит в число улик до тех пор, пока не будет установлена личность потерпевшего, – разъяснял сторож. – Нельзя осудить убийцу, если не доказано, что человек, которого он убил, на самом деле существовал. Если нет имени, тело – единственное тому доказательство. Поэтому оно хранится бессрочно. Один из вывертов судебного крючкотворства: адвокатам такие очень по душе.

Пока не будет выявлено преступное действие, послужившее причиной смерти, останки не могут быть уничтожены или преданы естественному разложению, говорилось в инструкции. Но ведь не будь этого юридического парадокса, он сегодня ночью не оказался бы здесь, подумал Бериш.

– Мы называем их «спящими».